Севастополь август 1942 - май 1944

Тема в разделе "МЕСТА И СОБЫТИЯ", создана пользователем Brit, 17 мар 2015.

  1. Brit

    Brit Лейтенант

    Регистрация:
    2 дек 2014
    Сообщения:
    888
    Симпатии:
    1.301
    Баллы:
    29
    Пол:
    Мужской
    Тема о периоде истории Севастополя с августа 1942 по май 1944 года.
    Деятельности членов севастопольского подполья, жизни жителей города в это время.
     
    Андрей Сергеевич, Jamshoot и Colonel нравится это.
  2. Brit

    Brit Лейтенант

    Регистрация:
    2 дек 2014
    Сообщения:
    888
    Симпатии:
    1.301
    Баллы:
    29
    Пол:
    Мужской
    Воспоминания немецкого солдата

    Интересная информация по истории Херсонесского музея в период оккупации Севастополя содержится в воспоминаниях и фотографиях, переданных в архив заповедника бывшим немецким солдатом Артуром Соубуста. В начале 90-х годов сотрудники музея-заповедника с ним познакомились.

    На фото Артуро Соубуста ( слева). Снимок сделан у вазона на лестнице современного выставочного зала Херсонесского музея.

    2.jpg

    Во время войны, осень 1943-го – май 1944 г., – он находился в составе своей части на территории Херсонеса. Часть называлась Pionier Horchzug (гренадерский моторизованный отряд № 3), состояла из 88 человек, среди которых были водители и инженеры, занимавшиеся ремонтом и техническим обслуживанием оборудования. Артур Соубуста был водителем машины, на которой развозил фугасные мины по немецким огневым точкам.

    Фото на территории Херсонесского музея.

    3.jpg


    О Владимирском соборе помнит, что на первом этаже находилась мастерская по ремонту этих машин. Его казарма располагалась в здании реставрационных мастерских. В античном зале находилось командование, вероятно, штаб, офицеры близко солдат не подпускали, отгоняли. В средневековом зале было пусто, в алтарной части был помост, там немцы отмечали Рождество в 1944 году. Рассказывал, что немцы знали о засыпанных мозаиках на городище, но не трогали их.

    4.jpg

    Солдат помнит упакованные памятники, подготовленные к отправке в Германию. Но, по его словам, их просто не успели вывезти. Был хаос, мало транспорта, лодок, надо было вывозить солдат при отступлении (в район Голубой бухты).

    6.jpg

    Артур Соубуста – чех по национальности, до войны и после нее жил в Дюссельдорфе. В 1996 году впервые после войны он приехал в Херсонес и потом бывал здесь неоднократно. Фотографии переданы им в архив в 1996-1998 гг.

    7.jpg


    Опубликовано в журнале "Promotion Time" №10 (78) 2012
     
  3. Brit

    Brit Лейтенант

    Регистрация:
    2 дек 2014
    Сообщения:
    888
    Симпатии:
    1.301
    Баллы:
    29
    Пол:
    Мужской
    Кладбище немецкого 46-го пионерного батальона перед дотом N 55 Дуванкойского опорного пункта третьего сектора обороны Севастополя.
    Видна открытая орудийная площадка под 100 мм орудие Б-24 БМ.

    ДОТ № 55.jpg
     
  4. Brit

    Brit Лейтенант

    Регистрация:
    2 дек 2014
    Сообщения:
    888
    Симпатии:
    1.301
    Баллы:
    29
    Пол:
    Мужской
    Фотографии солдат 137-го горнострелкового полка в Севастополе.

    В боевых действиях здесь полк участия не принимал, был эвакуирован из Крыма. Снимки № № 1-5 сделаны в районе Карантинной бухты и балки Севастополя в апреле-мае 1944 года.

    На снимке № 1 солдаты у входа в укрытие, оборудованное в одном из склепов Карантинной балки.

    На снимке № 3 видны входы в штольни артиллерийских погребов в Карантинной балке - в период с 25 мая по 29 июня 1942 года здесь находились командные пункты заместителя командующего Севастопольским оборонительным районом - командующего Приморской армией и коменданта береговой обороны главной базы Черноморского флота.

    На снимке № 6 ,вероятно, также солдаты 137-го горнострелкового полка. Солдат справа одет в ботинки горных стрелков и камуфляжную куртку. Снимок сделан в Севастополе 19 апреля 1944 г. (район современной площади Ушакова).
     

    Вложения:

    • 1.jpg
      1.jpg
      Размер файла:
      196,7 КБ
      Просмотров:
      151
    • 2.jpg
      2.jpg
      Размер файла:
      95,8 КБ
      Просмотров:
      176
    • 3.jpg
      3.jpg
      Размер файла:
      119,4 КБ
      Просмотров:
      159
    • 4.jpg
      4.jpg
      Размер файла:
      121,7 КБ
      Просмотров:
      155
    • 5.jpg
      5.jpg
      Размер файла:
      109,8 КБ
      Просмотров:
      151
    • 6.jpg
      6.jpg
      Размер файла:
      164,1 КБ
      Просмотров:
      160
    Walter Gross, Бетман, Colonel и 3 другим нравится это.
  5. Brit

    Brit Лейтенант

    Регистрация:
    2 дек 2014
    Сообщения:
    888
    Симпатии:
    1.301
    Баллы:
    29
    Пол:
    Мужской
    Оккупация Севастополя в воспоминаниях ребенка военных лет

    Грозное крыло Великой Отечественной войны тяжело пронеслось над Севастополем – о героике тех лет написаны горы литературы. В газетах и журналах опубликованы мемуары сотен ветеранов, защищавших и освобождавших город. И все точки, казалось бы, расставлены. Но среди подобного рода публицистики нет воспоминаний тех, кто жил в то нелегкое время в осажденном городе или, как говорили в войну, «под немцем». О подпольщиках – да, есть материалы, и их немало. Но обычные, рядовые, неприметные в своей жизни севастопольцы – как они пережили оккупацию? Что видели они на разрушенных улицах, как ждали они освобождения, ютясь в задымленных развалинах? И, наконец, что они сами могут рассказать о наших врагах тех лет – о захватчиках в форме Вермахта?
    В нынешнем июле исполнилось 69 лет (статья 2011 года), как Севастополь на два года оказался под пятой фашистов.

    Время безжалостно. Покидают нас свидетели, которые могли во всех деталях описать ужас жизни «под немцем». Остаются те, кто в 42-ом, 43-ем и 44-ом были юнцами. Что ж – им слово. Своими воспоминаниями об оккупации Севастополя в годы Великой Отечественной войны делится житель нашего города Анатолий Георгиевич Марсанов.

    – Рассказать об оккупации Севастополя? Расскажу. Правда, было мне тогда всего пять лет – что сам помню, а что и по рассказам родителей знаю. Жил я с матерью, отцом и бабушкой на окраине города, на улице Керченской. Маленький такой домишко, дворик – не разгуляешься. Уличные друзья, беготня по соседским садам, где мы тырили абрикосы, – вот и всё детство. Родители мои работали на «Мехстройзаводе», что на берегу Артиллерийской бухты, отец был шофером, мать – на строительстве военных объектов пропадала. А бабушка за мной приглядывала, чтобы я нигде не шкодил.

    Первые дни войны почти не помню. Единственно, что осталось в памяти: ночью 22 июня в небе появились парашюты. Светло стало, помню, весь город освещен, все бегут, радостные такие... Кричат: «Парашютисты! Парашютисты!» Думают, что по случаю возвращения кораблей в бухту (после военных учений.) свои же летчики прыгнули. Не знают, что это мины. А они как ахнули – одна в бухте, другая – ниже нас по улице, столько людей поубивало! (Улица, где жил с родителями Анатолий Георгиевич, была неподалеку от той самой ул. Подгорной, где упала и взорвалась донная мина, сброшенная немецкими самолетами.)

    Как немцы наступали на город, помню. Отец вырыл во дворе блиндаж, и советчиком ему в таком занятии служила мама. Мама тогда сама укрепобъекты строила и разбиралась, как лучше строить укрытие. И получился у нас классный блиндаж, как и полагается, с накатом, с несколькими выходами, чтоб не завалило. Потом он нам, ох, как пригодился...

    Помню, началась бомбежка, и к нам соседи прибежали, в блиндаже не протолкнуться. Где-то рядом грохнуло – всё затряслось, карбидки погасли, взрослые спичками чиркают. Пыли нанесло – не продохнуть. Улетел немец, вылезли все из блиндажа – а дома нашего и нет! Исчез дом, одни развалины вокруг воронки. «Мама! – закричал я. – Где же мы теперь жить будем?», – и тут же голоса лишился. До сих пор заикаюсь после той проклятой ночи...

    ...Помню, город огнем занялся, люди друг друга водой обливали – так жарко было. Посмотришь на центральный холм – везде костры, костры... Так весь город и сгорел.

    Еще помню немецкие «зажигалки». Маленькие такие – воткнется в землю и не взрывается, а из хвоста – искры вроде фейерверка. Все заливали зажигалку водой и пацанов отталкивали – им-то интересно...

    А еще помню, как мать ушла рыть противотанковые рвы, а мы с бабушкой одни остались. Налетел немец, а я во дворе. И только бабушка оттолкнула меня, так прямо на то место, где я стоял, бомба упала. Попала она в выгребную яму, и все дерьмо вверх полетело...
     
  6. Brit

    Brit Лейтенант

    Регистрация:
    2 дек 2014
    Сообщения:
    888
    Симпатии:
    1.301
    Баллы:
    29
    Пол:
    Мужской
    Началась эвакуация.
    Отца на Большую Землю не забирают – шоферы на вес золота, мама «Там, где муж, там и я», говорит, а бабушка старенькая – куда ее?
    Так и остались мы в Севастополе.

    Отец иногда приезжал домой на машине – то с оторванным кузовом, то кабина, как решето. Вот интересно, а? Многие его товарищи погибли, а он – ничего, везучим был. Иногда выпивал прямо за рулем – иначе, говорил, нельзя было. А возил он то боеприпасы, то шампанское – воды недоставало, так вино из Инкерманских штолен на питье пустили. Даже малышам кашу варили на шампанском.

    В июле отец пригнал машину на «Мехстройзавод» и сжег ее там. Рабочие уродовали всё, что можно: рубили топором кабели, взрывали станки, цеха, электростанцию... Решили немцам ничего не оставлять.

    И вот они пришли, немцы.

    К тому времени мы перебрались жить на другую улицу – Солдатская называлась (в настоящее время ул. Рябова). Нашли там брошенный дом, обустроились. Отец вырыл яму и залез в нее, спрятался, не хотел идти к немцам на работу.

    На мысе Херсонес еще гремело, а в городе уже тихо. На улицу выходили мы, пацаны. И было это так: высовываемся, смотрим – никого. Развалины вокруг, дымится всё. И вот, вдали – немцы. Они всегда по двое ходили. Приближаются – автоматы наизготовку. Мимо нашего дома прошли, на меня зыркнули. Я калитку прикрыл — и домой. Страшно.

    В первые дни оккупации в городе началось: мародерство – не мародерство, а так – все шарили по развалкам, что целое лежит, то и брали. Не пропадать же. Немцы поймали троих и повесили. После этого до самой победы, считай, да и после нее первые годы мы не знали, что такое замки...

    Мы, пацаны, с новой жизнью сладились быстро – пошли у нас «жмурки», «в отмерного», «в конового». Увидим немцев, кричим: «Атас!», и врассыпную. Отец сразу же в свою яму бежит. Но потом его все-таки сцапали, прямо на улице взяли. Тогда облавы шли, забирали всех взрослых и гнали в концлагерь, что на Куликовом поле. И отца туда же, за колючую проволоку. А там беда: какому-то фрицу показалось, что отец мой еврей. Загнал его в воронку от взрыва и давай затвор передергивать... Тут проходит какой-то мужик и кричит: «Юде – нихт!» Показывает на отца и втолковывает фрицу – «Русишь! Русишь!» Немец подумал-подумал, потом махнул рукой, винтовку за спину и пошел себе. Отец потом рассказывал: руки и ноги у него тряслись после этого... А что касается евреев, так их в первые же дни расстреляли. Всех.
     
  7. Brit

    Brit Лейтенант

    Регистрация:
    2 дек 2014
    Сообщения:
    888
    Симпатии:
    1.301
    Баллы:
    29
    Пол:
    Мужской
    Начали мы жить «под немцем». Да какая это жизнь?
    Ели кошек, крыс, на довоенных свалках дрянь всякую ковыряли – картофельные ошметки искали, жрать-то надо было! Так и жили, хоронясь от татар, что в полицаи к немцам пошли. Кстати, в том концлагере они надсмотрщиками служили – ты возьми это на заметку, газетчик.

    Жизнь идет. Везде понаклеены листовки: всем нужно было идти на биржу и отмечаться – немцы искали специалистов, рабов. Мама сходила на биржу, отметилась. Но ни в инженеры, ни в секретари не пошла, прикинулась неграмотной – не хотела на немцев работать. Но кормиться-то надо! Так она устроилась в хлебопекарню, мешки из-под муки стирала. Что-то там насыпали ей в ладони, из этого она и пекла нам коржи.

    С комендатурой, помню, случай был. Как-то заболел я, и мама пошла туда со мной, чтобы паек на меня получить. Ведет меня и учит: «Ты ж смотри, сынка, чихай и кашляй там». А я как зашел в комендатуру, как увидел коменданта – кстати, до сих пор помню его морду! – так все наказы мамины и забыл. Так ничего от коменданта мама не добилась, мне же еще и попало – в сердцах отлупила меня, за то, что не кашлял, как просила...

    Какие были немцы? Разные. В самом начале оккупации – как звери, любого могли пристрелить за просто так. Зайдет, бывало, во двор: «Мамка! Курка! Яйки!» Увидит курицу, выгребет из под нее яйцо – и что ты ему сделаешь? Попробуй только рот открыть, так он тебя из автомата! Некоторые были такие злюки, попадешься ему не вовремя – сапогом в зад получишь.

    Но были и другие. Как-то вечером пришел к нам один, уселся и давай трепаться с мамой. Некоторые из них, кстати, хоть на ломаном, но все-таки могли по-русски разговаривать. Так вот, то ли он выпивши был, не знаю, но, чуть не плача, показывает фотографии своих детей и лопочет что-то, лопочет... Мне конфету дал. Видно, не нужна была ему эта война...

    Немцы все-таки наладили какие-то работы, появились у них заводики, мастерские. Отец мой по-прежнему прятался, а мама пошла работать на «Мехстройзавод» – немцы его «Вулканом» назвали. Там была небольшая казарма, где мама полы мыла. Иногда меня с собой брала. На том заводе ремонтировалась какая-то техника, помню, пушки стояли, прицепы, тележки...

    Так вот насчет разных немцев. На том заводе был один главный, фельдфебелем его все называли. Что-то вроде старшего мастера. Так он такой: появится начальство, носится, как угорелый, орет на всех, подзатыльники раздает... Но только начальство уедет, ведет рабочих в столовую и кормит обедом. «Всё, – говорит, – отдыхайте...». А как-то мы пришли с мамой на завод, и ее сразу в казарму. Глядим – кровищи на полу! Рассказали нам, что фельдфебель застрелился. То ли война ему поперек стала, то ли еще что – не знаю…
     
  8. Brit

    Brit Лейтенант

    Регистрация:
    2 дек 2014
    Сообщения:
    888
    Симпатии:
    1.301
    Баллы:
    29
    Пол:
    Мужской
    …Очень хорошо помню, как взорвались на вокзале вагоны с боеприпасами. Ночь, а в небе – огни рассыпаются, огни. У всех – радость! Люди и не знали, что это работа подпольщиков, но все равно понимали: то, что взорвалось, – немецкое. Пусть хоть у них будут неприятности, говорили друг другу.

    Оказывается, это все-таки подпольщики действовали. Один из них – я об этом уже после войны узнал – жил напротив нашего дома. Мы об этом даже и не знали – во как они засекретили себя! Люди из этого дома ходили по улице и просили еду – они, оказывается, ее для подпольщика того собирали.

    ...Подпольщики расклеивали на улицах листовки – от них и узнавали мы новости про наших. Но возле листовок не очень-то постоишь: опасно, полицаи застукают – смерть...

    Мы с нашими соседями выживали, как могли: помогали друг другу, последним куском делились. Ведь одна опасность над всеми висела, никто не знал, что будет завтра. В любой момент могли попасть в облаву и оказаться в вагоне, который увезет в Германию. Как стадо баранов, людей туда загоняли... И никаких пирушек у нас не было, ни дней рождений, ни свадеб. Всё замерло.

    ...Среди наших тоже были разные. Были такие бабы, которых называли «немецкими подстилками». Помню, выйдет офицер из ее дома, а она быстро так прикрывает дверь, и на улицу – ни-ни. Прячется, сука...

    Внизу, прямо под нашей улицей шумел рынок (на месте нынешней ул. Гоголя, возле СевНТУ.). Торговали там всякой всячиной. Что находили дома, то и несли обменивать на еду. Рынок был чем-то вроде клуба: там делились новостями – всё, что узнавали о наших, тут же и рассказывал: где они сейчас, скоро ли придут.

    Торговали всем: ржавыми гвоздями, рваными калошами... А отец мой вытащил как-то из кладовки патефон и – туда же. Стоим, ждем покупателей. Чтобы показать товар лицом, крутим пластинку. Подходит наш знакомый. «Ты чего это поставил? – шепчет отцу. – Смерти своей хочешь?» А с пластинки звучит вот что: «Нас не трогай, мы не тронем, а затронешь – спуску не дадим...», а заканчивается так: «С нами Сталин наш родной и железною рукой к победе ведет Ворошилов!» – песня такая раньше была. Отец опешил – действительно, как это он ее завёл! Мигом сорвал пластинку и прочь с базара! Прибежали домой – трясемся...

    Но что интересно, тут же рядом по рынку ходили татары-полицаи и ничего, вроде, не слышали. Видно, патефон трещал очень. А может, и слышали, да выдавать не стали – наши к тому времени уже близко были...
     
    Walter Gross, Бетман и Colonel нравится это.
  9. Brit

    Brit Лейтенант

    Регистрация:
    2 дек 2014
    Сообщения:
    888
    Симпатии:
    1.301
    Баллы:
    29
    Пол:
    Мужской
    Весной 44-го над городом появились наши самолеты. Это я уже хорошо помню: делают они круги в небе, а рядом – немецкие самолеты, и строчат друг в друга из пулеметов. У людей – сразу же настроение, просто неописуемое, радости столько! Чуть ли не целую неделю потом рассказывали друг другу про эти самолеты. Потом самолеты стали появляться чаще, наши подошли к городу... По немцам это сразу было видно – какими-то они другими стали, более уважительными, что ли. Не было уже той жестокости у них, не было злых взглядов. Поняли, что в мышеловку попали.

    Наши на подступе к городу – люди давай прятаться. Потому что всех, кого можно, ловили и сгоняли на баржи. Немцы драпали морем и для прикрытия своих кораблей, своей техники, которую грузили на баржи, загоняли прямо на палубы женщин и детей. Мы же с отцом и матерью вовсе ушли с улицы Солдатской, пристроились в больнице – санитары, мол, мы. А санитаров в больнице не трогали, в вагоны не загоняли. Так при больнице и жили мы в каком-то подвале.

    А рядом с больницей была тюрьма, и однажды заключенные устроили побег. К нам в подвал заскочили солдаты, наши же красноармейцы, пленные. Что делать с ними, как спасать? Врачи мигом забинтовали их, словно они больные, некоторых даже порезали немного, чтобы кровь шла. Утром появились немцы, прошерстили всё, но пленных не нашли. Врачи ходили бледные, как смерть: если бы нашли заключенных, всё, расстрела не миновать.

    ...Те немецкие баржи, которые ушли, не знаю, бомбили их или нет, но некоторые попали под бомбы там же, в порту. Помню, примчалась в больницу машина, груженная окровавленными телами – одни куски мяса... До сих пор помню: мечется по больничному двору какая-то женщина, видно, обезумела от горя, показывает всем тюбетейку – всё, что осталось от ее сына...

    Наши начали город брать, и как-то привезли к нам в больницу офицера. Глядим – а это наш, красноармеец! Но почему-то с погонами – нам это в диковинку. Мы-то провожали их без погон, а тут – на тебе, погоны! Все сбежались, обнимают этого мальчишку, плачут от радости, а потом давай качать его! Он раненный, его лечить нужно, перевязывать, может быть, даже операцию делать, а мы его подбрасываем и подбрасываем! Насилу врач уговорил медсестер отнести офицера в палату...

    ...Освободили город, и жизнь начала потихоньку налаживаться. Пошли мы в школу. В первом классе – кому семь, кому десять лет... И вот идем однажды с ребятами по улице Крейзера (Это в районе нынешнего рынка «Чайка»). Слева, в низине – нагромождение немецкой техники, раздолбанная вся стоит. Хочешь – спускайся и ищи там пистолеты, автоматы, набирай, сколько хочешь, патронов. Справа – город, весь, как на ладони, одни закопченные обломки. И вдруг видим – в бухту входят корабли Черноморского флота! Медленно так входят, флагами полощут, буруны белые разгребают. Что тут началось в городе! Все на берег бегут, спотыкаются, кричат что-то. А вышли на обрыв – и ну плакать, глаз от кораблей оторвать не могут...
     
  10. Norman

    Norman Shutzen

    Регистрация:
    18 фев 2015
    Сообщения:
    308
    Симпатии:
    472
    Баллы:
    18
    Пол:
    Мужской
    Живёт на пару этажей ниже меня старушка. 28-го года рождения.
    Родилась в Севасте. В первой гимназии училась. Ее родной дядя был 2-ым секретарем горкома Севастополя. Войну застала здесь-же. Тоже много чего рассказывает. Например, такое: немцы никого насильно не увозили из гражданского населения при эвакуации в 44-ом. Люди сами уходили с немцами. И, несмотря на катастрофическую нехватку места на судах, фрицы старались не оставлять тех, кто желал уйти с ними.
    Понятное дело, потом, чтобы как-то пояснить бегство своих граждан от советской власти, был пущен миф о "живых щитах".
     
  11. Brit

    Brit Лейтенант

    Регистрация:
    2 дек 2014
    Сообщения:
    888
    Симпатии:
    1.301
    Баллы:
    29
    Пол:
    Мужской
    Воспоминания Гельмута Клауссмана, ефрейтора 111-ой пехотной дивизии, принимавшего участие в боях в Крыму и под Севастополем весной 1944 года, размещенные на форуме газеты "Завтра". Кроме сведений о боях в Крыму, в статье много другой информации, поэтому размещаю ее полностью.

    Я начал служить в июне 41-го года. Но я тогда был не совсем военным.
    Мы назывались вспомогательной частью, и до ноября я, будучи шофёром, ездил в треугольнике Вязьма - Гжатск - Орша. В нашем подразделении были немцы и русские перебежчики. Они работали грузчиками. Мы возили боеприпасы, продовольствие. Вообще перебежчики были с обеих сторон и на протяжении всей войны. К нам перебегали русские солдаты и после Курска. И наши солдаты к русским перебегали. Помню, под Таганрогом два солдата стояли в карауле и ушли к русским, а через несколько дней мы услышали их обращение по радиоустановке с призывом сдаваться. Я думаю, что обычно перебежчиками были солдаты, которые просто хотели остаться в живых. Перебегали чаще перед большими боями, когда риск погибнуть в атаке пересиливал чувство страха перед противником. Мало кто перебегал по убеждениям и к нам, и от нас. Это была такая попытка выжить в этой огромной бойне. Надеялись, что после до-просов и проверок тебя отправят куда-нибудь в тыл, подальше от фронта. А там уж жизнь как-нибудь образуется.

    Потом меня отправили в учебный гарнизон под Магдебург в унтер-офицерскую школу и после неё весной 42-го года я попал служить в 111-ю пехотную дивизию под Таганрог. Я был небольшим командиром. Большой военной карьеры не сделал. В русской армии моему званию соответствовало звание сержанта. Мы сдерживали наступление на Ростов. Потом нас перекинули на Северный Кавказ, позже я был ранен и после ранения на самолёте меня перебросили в Севастополь. И там нашу дивизию практически полностью уничтожили. В 43-м году под Таганрогом я получил ранение. Меня отправили лечиться в Германию, и через пять месяцев я вернулся обратно в свою роту. В немецкой армии была традиция - раненых возвращать в своё подразделение и почти до самого конца войны это было так. Всю войну я отвоевал в одной дивизии. Думаю, это был один из главных секретов стойкости немецких частей. Мы в роте жили как одна семья. Все были на виду друг у друга, все хорошо друг друга знали и могли доверять друг другу, надеяться друг на друга.

    Раз в год солдату полагался отпуск, но после осени 43-го года всё это стало фикцией.
    Покинуть своё подразделение можно было только по ранению или в гробу. Убитых хоронили по-разному. Если было время и возможность, то каждому полагалась отдельная могила и простой гроб. Но если бои были тяжёлыми и мы отступали, то закапывали убитых кое-как. В обычных воронках из-под снарядов, завернув в плащ-накидки или брезент. В такой яме за один раз хоронили столько человек, сколько погибло в этом бою и могло в неё поместиться. Ну, а если бежали - то вообще было не до убитых.

    Наша дивизия входила в 29-й армейский корпус и вместе с 16-й (кажется!) моторизованной дивизией составляла армейскую группу «Рекнаге». Все мы входили в состав группы армий «Южная Украина».

    Как мы видели причины войны. Немецкая пропаганда . В начале войны главным тезисом пропаганды, которой мы верили, был тезис о том, что Россия готовилась нарушить договор и напасть на Германию первой. Но мы просто оказались быстрее. В это многие тогда верили и гордились, что опередили Сталина. Были специальные газеты фронтовые, в которых очень много об этом писали. Мы читали их, слушали офицеров и верили в это.

    Но потом, когда мы оказались в глубине России и увидели, что военной победы нет и что мы увязли в этой войне, возникло разочарование. К тому же мы уже много знали о Красной Армии, было очень много пленных и мы знали, что русские сами боялись нашего нападения и не хотели давать повод для войны. Тогда пропаганда стала говорить, что теперь мы уже не можем отступить, иначе русские на наших плечах ворвутся в Рейх. И мы должны сражаться здесь, чтобы обеспечить условия для достойного Германии мира. Многие ждали, что летом 42-го Сталин и Гитлер заключат мир. Это было наивно, но мы в это верили. Верили, что Сталин помирится с Гитлером, и они вместе начнут воевать против Англии и США. Это было наивно, но солдатам хотелось верить.

    Каких-то жёстких требований по пропаганде не было. Никто не заставлял читать книги и брошюры. Я так до сих пор и не прочитал «Майн камф». Но следили за моральным состоянием строго. Не разрешалось вести «пораженческих разговоров» и писать «пораженческих писем». За этим следил специальный «офицер по пропаганде». Они появились в войсках сразу после Сталинграда. Мы между собой шутили и называли их «комиссарами». Но с каждым месяцем всё становилось жёстче. Однажды в нашей дивизии расстреляли солдата, написавшего домой «пораженческое письмо», в котором ругал Гитлера. А уже после войны я узнал, что за годы войны за такие письма было расстреляно несколько тысяч солдат и офицеров! Одного нашего офицера разжаловали в рядовые за «пораженческие разговоры». Особенно боялись членов НСДАП. Их считали стукачами, потому что они были очень фанатично настроены и всегда могли подать на тебя рапорт по команде. Их было не очень много, но им почти всегда не доверяли.

    Отношение к местному населению, к русским, белорусам, было сдержанное и недоверчивое, но без ненависти. Нам говорили, что мы должны разгромить Сталина, что наш враг это большевизм. Но в общем отношение к местному населению было бы правильным назвать «колониальным». Мы на них смотрели в 41-м, как на будущую рабочую силу, а на захваченные районы, как на территории, которые станут нашими колониями.

    К украинцам относились лучше, потому что украинцы встретили нас очень радушно. Почти как освободителей. Украинские девушки легко заводили романы с немцами. В Белоруссии и России это было редкостью.

    На обычном человеческом уровне были и контакты. На Северном Кавказе я дружил с азербайджанцами, которые служили у нас вспомогательными добровольцами (хиви). Кроме них в дивизии служили черкесы и грузины. Они часто готовили шашлыки и другие блюда кавказской кухни. Я до сих пор эту кухню очень люблю. Сначала их брали мало. Но после Сталинграда их с каждым годом становилось всё больше. И к 44-му году они были отдельным большим вспомогательным подразделением в полку, но командовал ими немецкий офицер. Мы за глаза их звали «Шварце» - чёрные.

    Нам объясняли, что относиться к ним надо, как боевым товарищам, что это наши помощники. Но определённое недоверие к ним, конечно, сохранялось. Их использовали только как обеспечивающих солдат. Они были вооружены и экипированы хуже.

    Иногда я общался и с местными людьми. Ходил к некоторым в гости. Обычно к тем, кто сотрудничал с нами или работал у нас.

    Партизан я не видел. Много слышал о них, но там, где я служил, их не было. На Смоленщине до ноября 41-го партизан почти не было. А на Северном Кавказе я вообще о них не слышал. Там степи - места для партизан гиблые. Мы от них не страдали.

    К концу войны отношение к местному населению стало безразличным. Его словно бы не было. Мы его не замечали. Нам было не до них. Мы приходили, занимали позицию. В лучшем случае командир мог сказать местным жителям, чтобы они убирались подальше, потому что здесь будет бой. Нам было уже не до них. Мы знали, что отступаем. Что всё это уже не наше. Никто о них не думал...
     
  12. Brit

    Brit Лейтенант

    Регистрация:
    2 дек 2014
    Сообщения:
    888
    Симпатии:
    1.301
    Баллы:
    29
    Пол:
    Мужской
    Об оружии

    Главным оружием роты были пулемёты. Их в роте было 4 штуки.* Это было очень мощное и скорострельное оружие. Нас они очень выручали. Основным оружием пехотинца был карабин. Его уважали больше, чем автомат. Его называли «невеста солдата». Он был дальнобойным и хорошо пробивал защиту. Автомат был хорош только в ближнем бою. В роте было примерно 15-20 автоматов. Мы старались добыть русский автомат ППШ. Его называли «маленький пулемёт». В диске было, кажется, 72 патрона, и при хорошем уходе это было очень грозное оружие. Ещё были гранаты и маленькие миномёты.

    Ещё были снайперские винтовки. Но не везде. Мне под Севастополем выдали снайперскую русскую винтовку Симонова. Это было очень точное и мощное оружие. Вообще русское оружие ценилось за простоту и надёжность. Но оно было очень плохо защищено от коррозии и ржавчины. Наше оружие было лучше обработано.

    Однозначно русская артиллерия намного превосходила немецкую. Русские части всегда имели хорошее артиллерийское прикрытие. Все русские атаки шли под мощным артиллерийским огнём. Русские очень умело маневрировали огнём, умели его мастерски сосредоточивать. Отлично маскировали артиллерию. Танкисты часто жаловались, что русскую пушку увидишь только тогда, когда она уже по тебе выстрелила. Вообще, надо было раз побывать под русским артобстрелом, чтобы понять, что такое русская артиллерия. Конечно, очень мощным оружием был «шталин орган» - реактивные установки. Особенно, когда русские использовали снаряды с зажигательной смесью. Они выжигали до пепла целые гектары.

    О русских танках.

    Нам много говорили о Т-34. Что это очень мощный и хорошо вооружённый танк. Я впервые увидел Т-34 под Таганрогом. Двух моих товарищей назначили в передовой дозорный окоп. Сначала назначили меня с одним из них, но его друг попросился вместо меня пойти с ним. Командир разрешил. А днём перед нашими позициями вышло два русских танка Т-34. Сначала они обстреливали нас из пушек, а потом, видимо, заметив передовой окоп, пошли на него, и там один танк просто несколько раз развернулся на нём и закопал дозорных заживо. Потом танки уехали.

    Мне повезло, что русские танки я почти не встречал. На нашем участке фронта их было мало. А вообще у нас, пехотинцев, всегда была танкобоязнь перед русскими танками. Это понятно. Ведь мы перед бронированными чудовищами были почти всегда безоружны. И если не было артиллерии сзади, то танки делали с нами, что хотели.

    О штурмовиках.

    Мы их называли «Русише штука». В начале войны мы их видели мало. Но уже к 43-му году они стали сильно нам досаждать. Это было очень опасное оружие. Особенно для пехоты. Они летали прямо над головами и из своих пушек поливали нас огнём. Обычно русские штурмовики делали три захода. Сначала они бросали бомбы по позициям артиллерии, зениток или блиндажам. Потом пускали реактивные снаряды, а третьим заходом они разворачивались вдоль траншей и из пушек убивали в них всё живое. Снаряд, взрывавшийся в траншее, имел силу осколочной гранаты и давал очень много осколков. Особенно угнетало то, что сбить русский штурмовик из стрелкового оружия было почти невозможно, хотя летал он очень низко.

    О ночных бомбардировщиках По-2 я слышал. Но сам лично с ними не сталкивался. Они летали по ночам и очень метко кидали маленькие бомбы и гранаты. Но это было скорее психологическое оружие, чем эффективное боевое.

    Но вообще авиация у русских была, на мой взгляд, достаточно слабой почти до самого конца 1943 года. Кроме штурмовиков, о которых я уже говорил, мы почти не видели русских самолётов. Бомбили русские мало и неточно. И в тылу мы себя чувствовали совершенно спокойно.

    Учёба

    В начале войны учили солдат хорошо. Были специальные учебные полки. Сильной стороной подготовки было то, что в солдате старались развить чувство уверенности в себе, разумной инициативы. Но было очень много бессмысленной муштры. Я считаю, что это минус немецкой военной школы. Слишком много бессмысленной муштры. Но после 43-го года учить стали всё хуже. Меньше времени давали на учёбу и меньше ресурсов. И в 44-м году стали приходить солдаты, которые даже стрелять толком не умели, но зато хорошо маршировали, потому что патронов на стрельбы почти не давали, а вот строевые фельдфебели с ними занимались с утра и до вечера. Хуже стала и подготовка офицеров. Они уже ничего кроме обороны не знали и кроме как правильно копать окопы ничего не умели. Успевали только воспитать преданность фюреру и слепое подчинение старшим командирам.

    Еда. Снабжение

    Кормили на передовой неплохо. Но во время боёв редко было горячее. В основном ели консервы.
    Обычно утром давали кофе, хлеб, масло (если было), колбасу или консервированную ветчину. В обед - суп, картофель с мясом или салом. На ужин каша, хлеб, кофе. Но часто некоторых продуктов не было. И вместо них могли дать печенье или, к примеру, банку сардин. Если часть отводили в тыл, то питание становилось очень скудным. Почти впроголодь. Питались все одинаково. И офицеры, и солдаты ели одну и ту же еду. Я не знаю, как генералы - не видел, но в полку все питались одинаково. Рацион был общий. Но питаться можно было только у себя в подразделении. Если ты оказывался по какой-то причине в другой роте или части, то ты не мог пообедать у них в столовой. Таков был закон. Поэтому при выездах полагалось получать паёк. А вот у румын было целых четыре кухни. Одна - для солдат. Другая - для сержантов. Третья - для офицеров. А у каждого старшего офицера, у полковника и выше - был свой повар, который готовил ему отдельно. Румынская армия была самая деморализованная. Солдаты ненавидели своих офицеров. А офицеры презирали своих солдат. Румыны часто торговали оружием. Так, у наших «чёрных» («хиви») стало появляться хорошее оружие. Пистолеты и автоматы. Оказалось, что они покупали его за еду и марки у соседей румын...

    Об СС

    Отношение к СС было неоднозначным. С одной стороны, они были очень стойкими солдатами. Они были лучше вооружены, лучше экипированы, лучше питались. Если они стояли рядом, то можно было не бояться за свои фланги. Но с другой стороны - они несколько свысока относились к вермахту. Кроме того, их не очень любили из-за крайней жестокости. Они были очень жестоки к пленным и к мирному населению. И стоять рядом с ними было неприятно. Там часто убивали людей. Кроме того, это было и опасно. Русские, зная о жестокости СС к мирному населению и пленным, эсэсовцев в плен не брали. И во время наступления на этих участках мало кто из русских разбирался, кто перед тобой - эсэсман или обычный солдат вермахта. Убивали всех. Поэтому за глаза СС иногда называли «покойниками». Помню, как в ноябре 1942-го года мы однажды вечером украли у соседнего полка СС грузовик. Он застрял на дороге, и его шофёр ушёл за помощью к своим, а мы его вытащили, быстро угнали к себе и там перекрасили, сменили знаки различия. Они его долго искали, но не нашли. А для нас это было большое подспорье. Наши офицеры, когда узнали - очень ругались, но никому ничего не сказали. Грузовиков тогда оставалось совсем мало, а передвигались мы в основном пешком. И это тоже показатель отношения. У своих (вермахта) наши бы никогда не украли. Но эсэсовцев недолюбливали.

    Солдат и офицер

    В вермахте всегда была большая дистанция между солдатом и офицером. Они никогда не были с нами одним целым. Несмотря на то, что пропаганда говорила о нашем единстве. Подчёркивалось, что мы все «камрады», но даже взводный лейтенант был от нас очень далёк. Между ним и нами стояли ещё фельдфебели, которые всячески поддерживали дистанцию между нами и ими, фельдфебелями. И уж только за ними были офицеры. Офицеры обычно с нами, солдатами, общались очень мало. В основном же всё общение с офицером шло через фельдфебеля. Офицер мог, конечно, спросить что-то у тебя или дать тебе какое-то поручение напрямую, но повторюсь - это было редко. Всё делалось через фельдфебелей. Они были офицеры, мы были солдаты, и дистанция между нами была очень большой.

    Ещё большей эта дистанция была между нами и высшим командованием. Мы для них были просто пушечным мясом. Никто с нами не считался и о нас не думал. Помню, в июле 43-го под Таганрогом я стоял на посту около дома, где был штаб полка, и в открытое окно услышал доклад нашего командира полка какому-то генералу, который приехал в наш штаб. Оказывается, генерал должен был организовать штурмовую атаку нашего полка на железнодорожную станцию, которую заняли русские и превратили в мощный опорный пункт. И после доклада о замысле атаки наш командир сказал, что планируемые потери могут достигнуть тысячи человек убитыми и ранеными, и это почти 50% численного состава полка. Видимо, командир хотел этим показать бессмысленность такой атаки. Но генерал сказал:

    - Хорошо! Готовьтесь к атаке. Фюрер требует от нас решительных действий во имя Германии. И эта тысяча солдат погибнет за фюрера и Фатерлянд!

    И тогда я понял, что мы для этих генералов никто! Мне стало так страшно, что это сейчас невозможно передать. Наступление должно было начаться через два дня. Об этом я услышал в окно и решил, что должен любой ценой спастись. Ведь тысяча убитых и раненых это почти все боевые подразделения. То есть шансов уцелеть в этой атаке у меня почти не было. И на следующий день, когда меня поставили в передовой наблюдательный дозор, который был выдвинут перед нашими позициями в сторону русских, я задержался, когда пришёл приказ отходить. А потом, как только начался обстрел, выстрелил себе в ногу через буханку хлеба (при этом не возникает порохового ожога кожи и одежды) так, чтобы пуля сломала кость, но прошла навылет. Потом я пополз к позициям артиллеристов, которые стояли рядом с нами. Они в ранениях понимали мало. Я им сказал, что меня подстрелил русский пулемётчик. Там меня перевязали, напоили кофе, дали сигарету и на машине отправили в тыл. Я очень боялся, что в госпитале врач найдёт в ране хлебные крошки, но мне повезло. Никто ничего не заметил. Когда через пять месяцев в январе 1944-го года я вернулся в свою роту, то узнал, что в той атаке полк потерял девятьсот человек убитыми и ранеными, но станцию так и не взял...

    Вот так к нам относились генералы! Поэтому когда меня спрашивают, как я отношусь к немецким генералам, кого из них ценю как немецкого полководца, я всегда отвечаю, что, наверное, они были хорошими стратегами, но уважать их мне совершенно не за что. В итоге они уложили в землю семь миллионов немецких солдат, проиграли войну, а теперь пишут мемуары о том, как здорово воевали и как славно побеждали.

    Самый трудный бой

    После ранения меня перекинули в Севастополь, когда русские уже отрезали Крым. Мы летели из Одессы на транспортных самолётах большой группой и прямо у нас на глазах русские истребители сбили два самолёта битком набитых солдатами. Это было ужасно! Один самолёт упал в степи и взорвался, а другой упал в море и мгновенно исчез в волнах. Мы сидели и бессильно ждали - кто следующий. Но нам повезло - истребители улетели. Может быть, у них кончалось горючее или закончились патроны. В Крыму я отвоевал четыре месяца. И там под Севастополем был самый трудный в моей жизни бой. Это было в первых числах мая, когда оборона на Сапун-горе уже была прорвана и русские приближались к Севастополю.

    Остатки нашей роты - примерно тридцать человек - послали через небольшую гору, чтобы мы вышли атакующему нас русскому подразделению во фланг. Нам сказали, что на этой горе никого нет. Мы шли по каменному дну сухого ручья и неожиданно оказались в огненном мешке. По нам стреляли со всех сторон. Мы залегли среди камней и начали отстреливаться, но русские были среди зелени - их не было видно, а мы были, как на ладони, и нас одного за другим убивали. Я не помню, как, отстреливаясь из винтовки, я смог выползти из-под огня. В меня попало несколько осколков от гранат. Особенно досталось ногам. Потом я долго лежал между камней и слышал, как вокруг ходят русские. Когда они ушли, я осмотрел себя и понял, что скоро истеку кровью. В живых, судя по всему, я остался один. Очень много было крови, а у меня ни бинта, ничего! И тут я вспомнил, что в кармане френча лежат презервативы. Их нам выдали по прилёту вместе с другим имуществом. И тогда я из них сделал жгуты, потом разорвал рубаху и из неё сделал тампоны на раны и перетянул их жгутами, а потом, опираясь на винтовку и сломанный сук, стал выбираться. Вечером я выполз к своим. В Севастополе уже полным ходом шла эвакуация из города, русские с одного края вошли в город, и власти в нём не было никакой. Каждый был сам за себя. Я никогда не забуду картину, как нас на машине везли по городу и машина сломалась. Шофёр взялся её чинить, а мы смотрели через борт вокруг себя. Прямо перед нами на площади несколько офицеров танцевали с какими-то женщинами, одетыми цыганками. У всех в руках были бутылки вина. Было какое-то нереальное чувство. Они танцевали, как сумасшедшие. Это был пир во время чумы. Меня эвакуировали с Херсонеса вечером 10-го мая уже после того, как пал Севастополь. Я не могу вам передать, что творилось на этой узкой полоске земли. Это был ад! Люди плакали, молились, стрелялись, сходили с ума, насмерть дрались за место в шлюпках. Когда я прочитал мемуары какого-то генерала-болтуна, который рассказывал о том, что с Херсонеса мы уходили в полном порядке и дисциплине и что из Севастополя были эвакуированы почти все части 17-й армии, мне хотелось смеяться. Из всей моей роты в Констанце я оказался один! А из нашего полка оттуда вырвалось меньше ста человек!** Вся моя дивизия легла в Севастополе. Это факт!

    Мне повезло потому, что мы, раненые, лежали на понтоне, прямо к которому подошла одна из последних самоходных барж, и нас первыми загрузили на неё.
    Нас везли на барже в Констанцу. Всю дорогу нас бомбили и обстреливали русские самолёты. Это был ужас. Нашу баржу не потопили, но убитых и раненых было очень много. Вся баржа была в дырках. Чтобы не утонуть, мы выбросили за борт всё оружие, амуницию, потом всех убитых, и всё равно, когда мы пришли в Констанцу, то в трюмах мы стояли в воде по самое горло, а лежачие раненые все утонули. Если бы нам пришлось идти ещё километров 20, мы бы точно пошли ко дну! Я был очень плох. Все раны воспались от морской воды. В госпитале врач мне сказал, что большинство барж было наполовину забито мертвецами. И что нам, живым, очень повезло. Там, в Констанце, меня положили в госпиталь, и на войну я уже больше не попал.


    * Видимо, ошибка переводчика - в немецкой пехотной роте было 12 пулеметов, 4 пулемета было в пехотном взводе. По штатам, введенным с 1943-го года, в немецкой пехотной роте было более 200 человек, а в полку - более 2 тысяч.
     
  13. Brit

    Brit Лейтенант

    Регистрация:
    2 дек 2014
    Сообщения:
    888
    Симпатии:
    1.301
    Баллы:
    29
    Пол:
    Мужской
    Солдаты 17-ой армии, эвакуированные с мыса Херсонес, в румынском порту Констанца. Май 1944 г.

    1.jpg
     
    Nozheved, Walter Gross, Бетман и 2 другим нравится это.
  14. Brit

    Brit Лейтенант

    Регистрация:
    2 дек 2014
    Сообщения:
    888
    Симпатии:
    1.301
    Баллы:
    29
    Пол:
    Мужской
    Воспоминания Виктор Ефимович Криводедова о начале Великой Отечественной войны, обороне Севастополя и оккупации города.

    1. Начало ВОВ и оборона Севастополя.

    Я, Криводедов Виктор Ефимович, родился 02.12.1935 года в Севастополе и хорошо помню непростое довоенное время. Ниже приводятся мои детские воспоминания о ВОВ.

    Для Севастополя (как для Киева и и других мест) война началась ранним утром 22 июня 1941 года
    Фашисты решили закупорить Черноморский флот в бухтах и сбрасывали на фарватер мощные магнитные мины на парашютах. Часть мин упало на сушу, что привело к первым жертвам среди жителей Севастополя.
    Сразу с начала войны, начались ночные бомбардировки Севастополя. Десятки прожекторов ловили в перекрестье немецкие самолёты, и около них появлялись белые облачка, снарядных разрывов. Раздавалась стрельба крупнокалиберных зенитных пулемётов, и были видны трассирующие очереди, направленные в сторону самолётов, пойманных прожекторами. Такие действия ПВО, на первых порах, мешали прицельной бомбардировке города, и бомбы сбрасывались беспорядочно.

    В нашем дворе был сарай, под которым был небольшой (4х3 м.) погреб с бетонным потолком, толщиной не более 10 см. Вход в погреб прикрывала деревянная крышка – «ляда». Чтобы предохранить ляду от завала и осколков, на стену сарая наклонно установили несколько брёвен. Для нас детей в стенах подвала выдолбили пару небольших ниш, глубиной около метра. Выбранный грунт ссыпали на пол сарая. Конечно, такое убежище не могло спасти от прямого попадания снаряда или бомбы, а защищало только от осколков. В подвале была небольшая бетонная ёмкость для воды.

    В первые месяцы войны мы ещё наблюдали в небе над Севастополем воздушные бои наших истребителей с «Мессерами». Но вскоре, немецкая авиация добилась господства в воздухе, поскольку, Крымские аэродромы, оказались занятыми немцами.
    В бомбоубежища, первое время, мы бежали только по сигналу воздушной тревоги. Была такая присказка «тревога до бога – отбой домой». Ближе к холодам лично у меня была проблема, как по тревоге, в темноте надеть ботинки, добежать до погреба и скатиться по лестнице в погреб.

    У меня, в это время начали болеть и разрушаться молочные зубы. Никаких врачей и лекарств, естественно не было. Только соль да сода, да ещё выдёргивание зубов, с помощью нитки, привязанной к двери.
    Очень строго в городе должна была соблюдаться светомаскировка. В нашем районе был нерусский милиционер. Ему дали прозвище «лампамбах», потому что, увидев, где-нибудь проблески света, он стрелял из пистолета по лампочке. Ещё у него было любимое выражение «звать не будем сам пирдёшь».

    Город бомбили пикирующие бомбардировщики «Юнкерсы» и тяжёлые «Хейнкели», сбрасывавшие бомбы из горизонтального полета. «Юнкерсы», входя в пике, включали мощные сирены, что вместе со свистом стабилизаторов бомб создавали труднопереносимый звуковой фон. Даёшься диву, когда ныне, в нашем городе появляются вывески фирм – «Юнкерс» - это святотатство!
    Наряду с фугасными бомбами различного калибра, фашисты засыпали город зажигательными бомбами («зажигалками»). Первое время жители с ними ещё боролись, с помощью песка и воды, но потом, бороться с ними стало невозможно, и город многократно горел.
    Господство фашистской авиации в небе Севастополя очень скоро стало тотальным и почти не встречало противодействия. Только ночью иногда мог протарахтеть одиночный «кукурузник», биплан У-2.
     
    Бетман нравится это.
  15. Brit

    Brit Лейтенант

    Регистрация:
    2 дек 2014
    Сообщения:
    888
    Симпатии:
    1.301
    Баллы:
    29
    Пол:
    Мужской
    Коротко расскажу о судьбе братьев моего отца.
    Младший брат отца, Василий был призван в танковые войска и погиб в 1941 году при обороне Перекопа. Семейная жизнь у него не сложилась, и детей после него не осталось.

    Второй брат, Дмитрий был призван в армию, и участвовал в обороне Севастополя. Он был тяжело ранен и умер в госпитале (на Максимовой даче). Он единственный из братьев, которого хоронили из родного дома. Во время похорон началась бомбёжка, и провожающие укрылись в вырытой могиле. И, только по окончания налёта, состоялись похороны. После него осталась вдова Ефросинья и дочь Валентина. Они остались без средств, для существования и их приютила у себя, сестра отца, тётя Нюра.
    В это время, у тёти Нюры, квартировали солдаты. Один из солдат (кажется по фамилии Магницкий), хорошо играл на мандолине. Играли на балалайках дядя Шура и сын Костя Получались отличные струнные концерты.

    Брат Иван был голубятником и немного злоупотреблял выпивкой. Тем не менее, он был партийным и занимал ответственную должность на макаронной фабрике. При обороне города он состоял в «истребительном отряде» и был вооружён наганом. После оккупации города, опасаясь выдачи, он не стал уклоняться от вывоза в Германию. По дошедшим сведениям, там его казнили за побеги и подпольную деятельность. После него осталась вдова Ольга, сын Иван и дочь Людмила.

    Снова об обороне города. Посередине Детского переулка, где был наш двор, выступала скала, и на неё упала большая бомба (диаметром около полуметра), она в землю не ушла, но по какой то причине не взорвалась. Народ волновался, куда пойдёт взрывная волна, и что делать. А рано утром, на другой день, соседский пацан, Борька, залез на бомбу, и начал её погонять прутом, как лошадь. Взрослые боялись к нему подойти, а он не хотел прекращать забаву. Эта бомба так и пролежала до освобождения города.

    В ряде домов нашего переулка квартировали офицерские семьи. Моя мать имела швейную машинку и по просьбе офицерских жён шила им кофточки из парашютного шёлка. В результате за ней закрепилась слава портнихи. Это привело к курьёзному случаю. Однажды, поздно вечером, в дом вторглись военные и увезли мать. Отец был в шоке. Как рассказала мать, её повезли на машине через ряд пропускных пунктов в подземный командный пункт к генералу Петрову. Ей вручили шубу, на которой надо было срочно перешить до сотни пуговиц. Отец, конечно, после переживаний, отругал её за портняжество.

    В результате постоянных налётов авиации, мы очень скоро начали понимать, что если бомбы сбрасывают над тобой, то они улетят далеко от нас. Если слышен свист бомбы или снаряда, то они упадут далеко. Чем короче продолжение свиста, тем ближе будет взрыв. К сожалению свиста «твоих»: бомбы или снаряда ты уже не услышишь.

    Из-за массированных налётов авиации, иногда, возможно у немцев не хватало бомб, и самолёты сбрасывали пустые бочки, рельсы и другие предметы, которые издавали вой, пострашнее, чем бомбы. Как-то, во дворе Казаковых (напротив нашего дома) упал здоровый камень, красного оттенка. Тётя Соня была полной, краснощёкой женщиной. Соседи не разобрались, и подумали, что оторвало голову тёти Сони. Потом поняли, что это, всего-навсего, камень.

    Ближе к концу обороны, когда город подвергся и артиллерийскому обстрелу, из бомбоубежищ народ уже не высовывался. Постоянно стоял невероятный грохот взрывов бомб и снарядов. Мы постоянно читали «Отче наш» и молили бога о спасении. Возможно, интенсивность бомбардировок нашего района объяснялась близостью БТК (Бригады торпедных катеров) – не знаю.

    Близко упавший снаряд, обрушил крышу нашего сарая и разрушил одну его стену. Наклонные брёвна сползли, и проникать в подвал было очень трудно.
    Чтобы понять моральное состояние родителей, когда никто не знал, что будет с нами, кто, останется в живых, что вообще может произойти в этом аду, говорит тот факт, что мне и сестре Марие, зашили, на всякий случай, в наши фуфайки по золотой царской монете, на тот случай, если мы останемся одни.
     
    Бетман нравится это.
  16. Brit

    Brit Лейтенант

    Регистрация:
    2 дек 2014
    Сообщения:
    888
    Симпатии:
    1.301
    Баллы:
    29
    Пол:
    Мужской
    Доходило много сведений о гибели мирных жителей в бомбоубежищах, в т.ч. и от удушья, когда заваливало выход.
    Как-то, мать, услышав близкий разрыв снаряда, решила проверить, кому из соседей не повезло. А оказалось, что снаряд угодил прямо в нашу комнату, потолок обрушился, а осколки перемолотили в комоде наши документы и мамины выкройки.

    Малейшее проявление жизни в развалинах города, вызывало прицельное бомбометание, с господствующих в небе самолётов. Однажды в трёх метрах от нашего подвала взорвалась 250-килограмовая бомба. Наше убежище спасли упавшие брёвна, которые накрыли поверхность крыши погреба и ляду. Кое-как, удалось создать небольшую щель, в которую выбрался малыш и позвал на выручку соседей.
    Оказывается после оккупации города, к нам приходил фашистский лётчик, чтобы полюбоваться на свою работу и очень удивился, что мы уцелели.

    Мой отец работал бондарем на воинском засолзаводе, в Лабораторной балке, и поэтому имел «броню» от мобилизации на фронт. Нашей семье предлагали убыть в эвакуацию морем на Кавказ. Но после долгих споров-разговоров (корабли и суда немецкая авиация часто топила) да и куда с детьми в неизвестность, короче, решили остаться и не расставаться с отцом.
    В последние дни обороны отец, как и все работники завода, оказался на казарменном положении, а затем их вообще мобилизовали, одели в военную форму и отправили на передовую, в самый драматичный и трагический период обороны Севастополя..

    Героическая оборона города в течение 250 дней, покрыла славой его защитников. Приведу только один, малоизвестный факт. В Кенигсберге (Калининграде), на одной из стен, сохранилась, трудноустранимая надпись на немецком языке. Смысл её таков «Незащищённый Севастополь держал оборону 250 дней, а крепость Кенигсберг русским не взять никогда».
    Причин сдачи Севастополя 2-4 июля 1942 года было несколько:
    - неудачная попытка по деблокированию Севастополя с помощью Керченско-Феодосийской десантной операции;
    - наступление немцев летом 1942 на юге, в т.ч. и на Кавказ;
    - самые короткие ночи, затрудняющие прорыв судов и кораблей к Севастополю с подкреплениями, из-за активных действий вражеской авиации;
    - качество и слабая стойкость подвозимых резервов, укомплектованных выходцами, в основном, из Средней Азии.

    Поясню это положение рядом фактов. В лагерях военнопленнык преобладал вышеназванный контингент. Рассказывали, что если убивали их земляка, то остальные собирались в кружок и начинали молиться. Следующий снаряд накрывал всю группу.
    Их даже близко нельзя сравнить с первыми, героическими защитниками Севастополя, а тем более с моряками черноморцами, которые бросались, с гранатами под танки, и были грозой для немцев.

    Сдача Севастополя явилась страшной трагедией для многих тысяч солдат, матросов, офицеров и мирных жителей. Трагедия мыса Херсонес и 35-й батареи, где погибли, покончили с собой, и попали в страшный плен десятки тысяч военных. Говорят, что колонна военнопленных тянулась от Севастополя до Бахчисарая. Мой отец тоже отступал до 35-й батареи вместе с армией.
    Мать, в первые же дни оккупации, кинулась в сторону мыса Херсонес, искать Ефима среди убитых или пленных. Она и другие женщины ходили по степи и переворачивали, распухшие от жары, тела убитых солдат, пытаясь опознать своих.
    Подойдя, слишком близко к одному из лагерей военнопленных, мама была обстреляна автоматчиком с наблюдательной вышки. Один раз она взяла с собой дочь Марию. Женщины, стоя на холме, недалеко от очередного лагеря, по очереди выкрикивали фамилии своих родных.
    В один из дней, она всё-таки нашла Ефима, кинулась на колючую проволоку и её чуть не застрелили. На другой день она стала собирать для мужа передачу, однако он сам пришёл домой. Отца спасло то, что после снятия военной формы, он оказался в гражданской одежде, которую сохранил, и таких, как он отпустили по домам, потому, что пленных и без того было слишком много. Я недавно побывал на 35-й батарее, там сейчас музей и я представил себе, что там происходило. Спасти такую массу войск было невозможно. Как это не тяжело, но осуждать спасённых руководителей обороны, которых эвакуировали, в последний момент, на самолётах и подводной лодке, я не могу.

    Яков Минаевич (двоюродный брат отца) служил мичманом в БТК. С последними катерами, они ушли из Севастополя, перед его сдачей. Спасаясь от налётов авиации, они держались подальше от берегов Крыма. Начавшийся шторм, отказы техники и недостаток горючего, привели к тому, что они оказались у берегов Турции Их интернировали, и долго пытались склонить к измене Родине. Но они всё отвергли и добились прибытия нашего консула, что помогло им добраться до Кавказа. В Севастопольском журнале, опубликовано донесение особиста руководству НКВД, об этом событии
    Отступая, наши войска, сжигали склады с провиантом и военным имуществом. Народ пытался выхватить из огня, что возможно. Что касается имущества (в частности ботинок) то немцы большую часть отобрали. А вот вкус обгоревшего, расплавленного сахара я помню.
     
    Бетман нравится это.
  17. Brit

    Brit Лейтенант

    Регистрация:
    2 дек 2014
    Сообщения:
    888
    Симпатии:
    1.301
    Баллы:
    29
    Пол:
    Мужской
    2. Оккупация Севастополя.

    Мы ещё прятались в подвале, когда кто-то из соседей крикнул нам , что немцы уже в нашем дворе. Увидев кучу людей, выбравшихся из подвала, немцы удивились. Они попросили воды. Соседский мальчик Петя нырнул в подвал и вынес ковш с водой. Немец заставил его первым отхлебнуть воды, и только потом стал пить сам.
    Немцы, войдя в Севастополь, сразу начали выискивать политработников и евреев, по слухам их расстреливали на стадионе (ныне «Чайка»).
    Спустя неделю, немцы устроили запретную зону (примерно 1 км. от моря), вероятно опасаясь десантов и диверсантов. Линия проходила вдоль дороги, идущей в сторону бухты Стрелецкой. Зона охватывала район Карантина и Цыганской слободки. Операцию по изгнанию, оставшихся в живых, жителей, из зоны, они проделали стремительно, в течение одной ночи, сразу установив ограждение из колючей проволоки. Нас, детей, родители сонными, ночью вынесли на мусорную свалку, туда, где сейчас стоит Цирк. Чтобы спасти остатки домашнего скарба, родителям пришлось, рискуя жизнью, нырять несколько раз под колючую проволоку. Так мы лишились родного (хотя и разрушенного) очага. Говорят, что часть жителей, спустя какое-то время смогли вернуться в свои дома.

    Начались наши скитания по городу, с перевозкой скарба на ручной тележке. Вначале перебрались в землянку к сестре отца, Нюре, на Туровку. Потом, кое-как разместились у них в доме.
    Немцы давали пайки за сбор вторсырья. Из под развалин надо было доставать автопокрышки и мешковину.
    Время было голодное. Ближе к морю стояла немецкая часть с полевой кухней. И я, когда стрелки часов сходились на цифре 12, подхватывал котелок и отправлялся туда. Немецкий повар, видя мои голодные глаза, плескал в мой котелок черпак чечевичной похлёбки, которая частично, выручала и взрослых.

    Как-то, ночью, я сквозь сон слышал шёпот, спорящих родителей. На доводы мамы, отец говорил (как мне слышалось) – это «предметроска». Потом я узнал, что городские женщины, пешком добирались до окрестных татарских сёл, и на городские предметы (мыло, иголки, нитки, носильные вещи и пр.), выменивали овощи, фрукты и другие продукты. В это время особенно не хватало витаминов. Мама порывалась тоже выбраться в такой поход, а отец, естественно, боясь её отпускать в неизвестность, доказывал, что всё это «предмет роскоши». Всё-таки, мама выбралась в поход. Уже в селе, она от голода потеряла сознание. Её подобрали сердобольные селяне, устроили на ночлег, и затем она на мыло и свои портняжные припасы выменяла у них немного овощей и фруктов и благополучно вернулась домой.

    Поскольку отец по своим знакомствам нашёл работу за вокзалом, то на улице Лабораторной (теперь ул. Подольцева) в доме №105, ему удалось снять для жилья сарай.
    Через весь город, опять на ручной двухколёсной тележке, перевезли свой жалкий скарб на новое место.
    Тётя Оля и тётя Фрося с детьми, не имея жилья и средств, к существованию, решили переехать к родственникам, в Мелитопольскую область. Мы пошли на вокзал их провожать. Отход поезда задержался, и нам пришлось пробираться домой во время комендантского часа, прячась от жандармов.
     
    Бетман нравится это.
  18. Brit

    Brit Лейтенант

    Регистрация:
    2 дек 2014
    Сообщения:
    888
    Симпатии:
    1.301
    Баллы:
    29
    Пол:
    Мужской
    Спустя пару месяцев из дома № 97 (ныне № 119) по этой же улице семья татар Меединовых покидала Севастополь, и они предложили нам занять их дом, на правах аренды. Это был неожиданный подарок судьбы. Во дворе была хорошая палатка виноградника. Единственным недостатком, было то, что на всей улице, у этого дома был самый маленький двор, т.к. он располагался на самом выступе горы. Тем не менее, мы нормально разместились, со временем завели кур и коз. За домом в скале было вырублено неплохое бомбоубежище. Вход в него, прикрывали наклонные брёвна, с тем, чтобы в случае разрушения дома, можно было бы выбраться из убежища.
    Напротив этого дома, на картофельном складе, за колючей проволокой, некоторое время располагался лагерь военнопленных (в большинстве, это были казахи и калмыки). Рацион их питания состоял из половины кружки отрубей, на холодной воде. В пищу шли кошки и собаки, которые попадали за колючку. Жителей, пытавшихся перебросить им, что-либо, из съестного – немцы отгоняли прикладами.

    Немцы на работающих граждан (и, кажется на детей), давали пайки – в основном это были тефтели, из хамсы, размолотой вместе с головами и всеми потрохами.
    У немцев мы видели консервированный хлеб. Шоколад у них был в круглых жестяных коробочках. Разок удалось его попробовать. Плавленый сыр у немцев был в тюбиках. Когда удавалось найти, выброшенный выжатый тюбик, я его вскрывал и выбирал оттуда крохи сыра.
    Во время оккупации и первое время после освобождения, иногда перепадало дельфинье сало. Это промышляли дельфинов местные рыбаки. Привкус у этого блюда был очень неприятным, но голод не тётка и приходилось, по не многу это блюдо съедать.
    Отец, как-то взял меня на засолзавод. Меня поразил резкий запах каустика, видимо немцы проводили дезинфекцию.

    В 1943 году в нашей семье родилась девочка, Оля. Семью надо было кормить, и отец, с другими мужиками стал работать на картофельном складе. Поскольку отец имел, хоть какую-то грамотность, то его назначили кладовщиком.
    Картошку привозили на доверху нагруженных, открытых грузовиках. Парни приспособились, перед въездом на склад, где машины притормаживали, цепляться за задний борт, и с помощью проволочных крючков сгребали картофелины, а потом собирали их в кюветах. Это было опасное занятие, но как-то проносило.
    По какой-то причине, при немцах, в черте города, завелись лисы, которые среди белого дня гонялись за курами. Как-то мужики, сумели поймать и забить одну лису
    В центре города стояли виселицы. Немцы особенно ненавидели краснофлотцев, «чёрную смерть», как они их называли. При малейшем подозрении, что это переодетый матрос (например, молодой человек во флотских «клешах»), его сразу приговаривали к повешению. В городе царил страшный террор, и виселицы не пустовали.

    В 1943 году наша семья обработала небольшой участок земли, на Солдатском бугре (Красная горка), где посадили огород, к осени у нас появились свои овощи.
    Рядом с нашим участком было подземное водохранилище и водокачка. А за ними располагалось очень большое кладбище немецких солдат. Ровными рядами стояли невысокие кресты, накрытые касками.
    В городе осталось мало жилых домов (в основном, на окраинах), и поэтому немцы, практически постоянно, вселяли квартирантов.
    Первыми нам подселили двух полувоенных шоферов с именами: Фриц и Ганс. Они снабжали армию сельхозпродуктами (как они их получали в сёлах, я не знаю), не забывали, при этом и про себя, регулярно отправляя домой, продуктовые посылки. Иногда они привозили яблоки и просили сварить из них подобие пюре. Мама, снимая кожуру с яблок, старалась шкурки срезать потолще, чтобы побаловать ими нас детей. Иногда нам перепадали и остатки яблочного пюре.

    Сестра Маша часто болела, а вообще у неё были красные щеки и её укладывали в постель, а немцы панически боялись заразиться, поэтому иногда удавалось избежать подселений. Но немцы, видимо, заподозрили симуляцию, и однажды прислали врача, для установления истины. На наше счастье, в тот раз у сестры оказалась температура под 40 градусов. Мы избежали серьёзных неприятностей, а врач оставил для неё какие то таблетки.

    Как-то к отцу зашёл крупный мужчина. Оказывается, они вместе прошли через ужасы мыса Херсонес и 35-й батареи. К сожалению, мы дети мало прислушивались к их воспоминаниям. Единственно, что запомнилось, так это часто повторяемое незнакомцем, словосочетание - «и так далее».

    Немцы квартиранты (чаще это были офицеры), в основном, вели себя корректно. Запомнился один офицер с денщиком поляком. Какую бы оплошность этот слуга не допускал, он заявлял, «Вшистку едно война» - «Всё равно война»
    Как-то, вселилось сразу с десяток югославов. Они сами рассказывали, что у них родные братья, зачастую, воюют в противоположных лагерях, кто за фашистов, а кто в партизанских отрядах.
    Недалеко, одно время, была расквартирована чехословацкая воинская часть. У них с населением установились неплохие отношения. Играли в снежки с местными ребятами. Они иногда устраивали вечеринки с танцами, с местными молодыми женщинами. Затем они провожали женщин домой, защищая их перед жандармами, во время действия комендантского часа.
    Из Севастополя чехов отправили в другое место на корабле, который в итоге был потоплен, и вся эта часть погибла. На скале, на Зелёной горке, во время оккупации, появился невысокий обелиск из цветного стекла, в память об этой части..
    Румынские вояки не отличались стойкостью на фронте, но зато преуспевали, в воровстве. Попадались коробки, из под немецких сигарет, внутри которых появлялись карикатуры, на эту тему.
    Венгерские войска, похоже, были наиболее верными и стойкими союзниками Гитлера. Наверное, сказалось то, что они долго находились в составе Австро-Венгрии.
    Появились татарские добровольческие отряды, похоже, что они выполняли полицейские функции. В целом у татар с немцами были тёплые отношения, хотя и среди татар были, партизаны и герои войны.
    Немцы конфисковали в Крыму отары овец и отправляли их морем в Германию, в сопровождении татар. Среди таких экспедиторов оказался и хороший знакомый отца, дядя Сулейман.

    Осенью 1942 года немцы открыли школу (в школе №16 было гестапо, а ниже на квартал начались занятия), я пошёл в 1-й класс, а сестра во второй. Мой букварь, изданный немцами, изобиловал нравоучительными и религиозными рассказами.
    На улице Лабораторное шоссе (ныне ул. Ревякина), как потом, мы узнали, действовала, подпольная организация. Василий Ревякин, интересный молодой человек, преподавал в школе химию и биологию. Я там его встречал. Как оказалось, он возглавлял подпольщиков. У них случился провал, их арестовали и, перед освобождением города, с ними зверски расправились.

    Во дворе, рядом с музеем подполья, жил мой однокашник Павел Рыбаков (вернувшийся после войны, и, кстати, родич подпольщиков), а через дорогу напротив жил Павел Журавлёв, его школьный друг.
    Когда город освободили, мать Журавлёва сразу арестовали и посадили на 10 лет. Были слухи, что её наказали за выдачу подпольщиков. Но как мне рассказали недавно, она оказалась причастной к выдаче немцам, своих знакомых, по работе в штабе флота офицеров, оказавшихся в оккупации. Живший с бабушкой Павел Журавлёв, после 7-го класса, уехал к матери в Алма-Ату.

    Наверное, осенью 1943 года (точное время я не назову), произошла колоссальная катастрофа в районе железнодорожного вокзала Севастополя, где скопилось много эшелонов с боеприпасами. Каким-то образом, всё это военное снаряжение, боеприпасы и подвижной состав взлетели на воздух. Фейерверк с разлетающимися в разные стороны и вверх снарядами, продолжался примерно от полуночи и до утра. Грохот стоял невероятный. Наше жилище находилось в километрах полутора от эпицентра инцидента, причём прямой видимости на вокзал не было, из-за извилистых, и высоких склонов Лабораторной балки, тем не менее, из наших окон, эта страшная картина была отчётливо видна и слышна. Это подтверждает громадные масштабы катастрофы. Даже спустя длительное время, вся территория вокзала, представляла собой, нагромождение искорёженных, сгоревших и разбросанных скелетов вагонов и паровозов. Урон немцам был нанесен колоссальный. Как пострадали жители склона Зелёной горки, Охотской улицы, Петровой слободки и нижней части Лабораторки, я могу только вообразить. Скорее всего, они попрятались в бомбоубежищах. Народ боялся после этого появляться на улицах из-за облав и зверства фашистов. Скорее всего, это была диверсия, но среди людей, озвучивалась невинная версия, что это мол, греющаяся у костров, румынская охрана, по неосторожности подожгла вагоны.
    Трудно предположить, что это была случайность, но и организовать такую диверсию было тоже крайне непросто.
    Несколько лет спустя, после войны, в газете «Слава Севастополя», была опубликована большая статья «Взрыв». В ней рассказывалось, что эта диверсия была организована (возможно, Крымскими) подпольщиками.

    Немцы, в качестве транспорта, помимо автомобилей и вездеходов, широко использовали большие, высокие конные фуры, с механическими тормозами, и, со впряженными в них, огромными тяжеловозами «Першеронами» (как я наслышан, их родина, Бельгия).
    Как-то в наш маленький двор завели на постой таких великанов, так они зубами поднимали деревянную крышу нашего сарая.
    Под конец оккупации появились и простые телеги, с обычными лошадьми. Рассказывали, что немцы, при невозможности эвакуации, «Першеронов» были обязаны их расстреливать, а прочие лошади, при отступлении, оставались бесхозными. В моменты затишья, перед освобождением города, парни разъезжали на таких конях по улице, и предлагали их купить. Если такую лошадь убивал снаряд, то для окрестных жителей был праздник, можно было отхватить по куску конины.
    Перед освобождением города, мужики согнали целый табун лошадей в остов большого картофелехранилища, чтобы передать их нашим.

    Как-то, на нашей улице остановился пустой немецкий обоз. Видимо они отвозили снаряды на передовые рубежи и только что, вернулись назад. Кони и немцы расположились в окрестных дворах. Мы, несколько детей, метрах в ста от нашего двора, играли в жмурки около одной из немецких телег, которая стояла у ворот дома.. Первый же наш тяжёлый снаряд (как известно, при близком взрыве, предупредительного свиста летящего снаряда – не бывает) угодил во двор, около которого мы играли. Погибло несколько немцев, их лошадей и мирных жителей. После взрыва, я инстинктивно кинулся во двор, но навстречу мне летели камни и балки, тогда я развернулся и упал под телегу. Ещё я услыхал, как по металлическим листам ограды огорода, позади меня, прогремели осколки. Чудом я оказался невредим, подхватив своё колесо-погонялку, помчался домой, где меня ожидал нагоняй. После этого на нашу улицу обрушилось большое количество снарядов. Учитывая точность обстрела немецкого обоза, похоже, что это была заслуга корректировщика.
    Из нашей группы, игравших детей, один юнец был ранен, а от девочки из пострадавшего двора, через трое суток, откопали только один туфель и кусочек платья. Видимо меня контузило и у меня появилось сильное заикание, которое в дальнейшем очень мешало учёбе и при выполнении ответственных служебных обязанностей. Со временем острая фаза заикания прошла, но при волнении, заминки случаются.
    За непоседливость и частые отлучки из дому, в самые неподходящие моменты, отец грозился, по окончании войны, устроить мне основательную порку. К сожалению, он не дожил до окончания войны, и я остался, недовоспитанным.
     
    Walter Gross и Бетман нравится это.
  19. Brit

    Brit Лейтенант

    Регистрация:
    2 дек 2014
    Сообщения:
    888
    Симпатии:
    1.301
    Баллы:
    29
    Пол:
    Мужской
    Над нашим жильём, ниже улицы Пластунской (2-я линия Бомбор), наполовину утопающий в скале, располагался дом точильщика. Этот бородатый мужик, ходил с точильным станком, предлагая услуги по заточке ножей, ножниц и т.п. предметов. Видно, что он был «рукастый» и «головастый». Ниже дома, на бугре, он соорудил неплохой ветряк, видимо многоцелевого назначения. Другое дело, что он был страшный психопат, и часто гонялся с топором за своей женой.
    Незадолго до освобождения города, я оказался невольным свидетелем его разговора с немецким офицером, недалеко от нашего жилья (на меня, малыша он не обращал внимания). Он уверял немца, что воевал за белых в качестве пулемётчика, и что он здорово разбирается в военном деле. Он расхваливал положение своего жилья и предлагал организовать у него во дворе пулемётное гнездо, для борьбы с наступающими, советскими войсками.
    Зато, когда пришли наши, он громогласно доказывал, что геройски сражался за красных, и что у него мандат от самого Ленина на частную предпринимательскую деятельность.
    Его поставили начальником охраны картофелехранилища, но после нескольких психопатических выходок с угрозами оружием, его быстро уволили.
    Во время оккупации, существовала категория молодых женщин, которых называли «шоколадницами». Они якшались с немцами, но за это они несли только моральную ответственность.

    Летом 1943 года, до нас докатились отзвуки страшной Курской битвы, когда в Крым, массово стали поступать раненные немецкие вояки.
    К 1944-му году фронт уже прокатился мимо Перекопа, и хотя Гитлер требовал держаться насмерть за Крым и Севастополь, у немцев назревала паника и началась эвакуация части войск.
    Ближе к весне немцы стали массово вывозить жителей Севастополя в Германию. Они устраивали оцепление целых районов, давали 1 час на сборы (с собой можно было взять только узелок с едой), и загоняли всех поголовно на «Болиндеры» (десантные баржи), которые доставляли народ до Констанцы, а потом по железной дороге, в Германию.
    Таким образом, они решали сразу несколько задач. Во-первых, немцы остро нуждались в рабочей силе (в рабах), во-вторых, для успешного бегства, им требовался живой щит, от советских: авиации, кораблей и подводных лодок, состоящий из детей, женщин и стариков.. Была и чисто грабительская цель. Специальные команды, с автотранспортом, обшаривали покинутые дома и дворы и забирали всё, что могло представлять хоть какую-то ценность, включая домашний скарб, скотину и птицу.
    В трюмы барж, через аппарель заходила военная техника и немцы, а на открытую палубу загоняли жителей Севастополя (кто не поместился в трюм). При появлении угрозы со стороны авиации или кораблей, немцы заставляли все цивильных подниматься на палубу, и размахивать белыми простынями. Я не знаю, сколько таких барж было потоплено, и были ли случаи, когда в нарушение приказа, наши воины отказывались их топить.
    Я знаю немало примеров, когда наши люди, таким образом, попали в неволю. Вся семья сестры отца, тёти Нюры, из района Стрелецкой бухты, была доставлена в Рейх. Их выгнали из дома 3-го мая. Но видимо, баржи были потоплены. Их расположили на ночь в районе старого театра Луначарского. А 4-го мая их погрузили на 3 баржи, в районе Артбухты. На пути к Констанце, баржи были атакованы. Вторая баржа, где была семья Ефименко, не пострадала. С других выгружали убитых и раненных.

    Мой однокурсник по техникуму, Виктор Никипелов, имел статус узника концлагерей, о чём я узнал случайно, уже после развала Союза. Хотя он, как и я, работал в ЦКБ «Коралл», а я даже не знал, что он севастополец. Оказывается его семью, жившую на Корабельной стороне, вывезли в Германию из Северной бухты в первые дни мая 1944 г..
    Старый знакомый, а потом и работник ЦКБ «Коралл», Юрий Гузь (1938 г.р.), живший на склоне Зелёной горки, обращённом к вокзалу, рассказал, что их согнали к Южной бухте, в последний день, перед освобождением города. Его дед, постарался держаться с семьёй подальше от барж. В результате им не хватило места на транспортах, и их отпустили домой, но велели завтра снова прийти на погрузку. Транспорты, с немцами и народом ушли без них. А на другой день пришли освободители.
    5-го мая 1944 года, весь район Лабораторной балки был оцеплен автоматчиками. По дворам пошли жандармы с собаками, и с переводчиком. Дали 1 час на сборы. С собой можно было взять только узелок с едой. «Шнель Шнель, Век Век» (быстрее вон). За это время успели только отварить немного яиц, и нас (родителей с детьми) выгнали из дома на улицу, где уже гнали толпу жителей с верхней части балки.
    Нас под дулами автоматов погнали в сторону Южной бухты (вокзала). Когда нас довели до района вещевых складов (примерно пол километра до бухты), как вдруг появились наши самолёты, и началась бомбёжка. Мы и немцы попрятались по подвалам ближайших домов.
    Когда самолёты улетели, свершилось настоящее чудо - нас отпустили по домам. Оказывается, наша авиация утопила транспорты прямо у причала. Видимо (как и в случае с «моим» снарядом), хорошо сработала наша разведка (а может быть и корректировщики), чтобы не было дилеммы у наших воинов «топить или не топить» транспорты с соотечественниками, в море. Интересно было бы узнать имена наших героев-спасителей.

    Возвращаемся к своему жилью, а на пороге сталкиваемся с немцами, которые вытаскивают материну ножную швейную машинку «Зингер». Мать в слёзы, смотрите «киндеры», что вы делаете. Куда там - ноль внимания. Внизу стоит грузовик, на который грузят награбленное добро. Немцам осталось жить 4 дня, а они, как только выгнали жителей из домов, начали организованно растаскивать наиболее ценные вещи. У нас ещё увели всех коз. Кур переловить не смогли, потому, что они, полудикие, разлетелись, а стрелять они постеснялись, поскольку у нас квартировал немецкий офицер. Может это обстоятельство, спасло нас от полного разграбления дома.
    Коз привязали на складе, и в соседних дворах, где квартировали немцы. Их никто не кормил и не доил, они жалобно мекали. Мама, рискуя жизнью, освободила коз, вернув наших кормилиц домой.
    С нашей улицы было видно, как над Сапун-горой, каруселью кружат наши штурмовики. Дезертиры немцы рано утром, убегая рысцой с передовой, по пустынному шоссе, расспрашивали, где город Камышин. Имелась в виду, Камышовая бухта, где кроме камышей, тогда ничего не было.
    Чтобы жители, не очень сопротивлялись вывозу в Германию, немцы запугивали нас, что вот мы, тыловики, люди смирные, а как придут суровые фронтовики, или какие-то казаки-калмыки, то всех вас вырежут.
    Во время обстрелов и бомбёжек, к нам в убежище, забегали дезертирующие немцы-фронтовики, и вели себя они, чуя скорую гибель, очень смирно, только и твердили, «Гитлер капут».
     
    Бетман и Norman нравится это.
  20. Held

    Held Feldwebel Команда форума

    Регистрация:
    18 ноя 2014
    Сообщения:
    2.097
    Симпатии:
    4.400
    Баллы:
    45
    Пол:
    Мужской
    Адрес:
    Армянск
    я на счет фото: - А спустя время, все эти солдаты осознают, что им повезло жить дальше, кому сколько, но Севастополь они точно, пережили....!
     
    Brit нравится это.
  21. Brit

    Brit Лейтенант

    Регистрация:
    2 дек 2014
    Сообщения:
    888
    Симпатии:
    1.301
    Баллы:
    29
    Пол:
    Мужской
    Эвакуация солдат 17-ой армии с мыса Херсонес в мае 1944 года.
    На фото обращает на себя внимание солдат справа- зенитчик либо пехотинец Люфтваффе.
    Фото из книги Герхарда Таубе "Festung Sewastopol". ( Крепость Севастополь).

    3.jpg
     
  22. Brit

    Brit Лейтенант

    Регистрация:
    2 дек 2014
    Сообщения:
    888
    Симпатии:
    1.301
    Баллы:
    29
    Пол:
    Мужской
    1.jpg

    Каждый севастополец много раз видел этот фотоснимок, один из символов города, исторический момент 9 мая 1944 года — дня торжеств в честь освобождения Севастополя. Фотография выставлена в мемориальном комплексе Сапун-гора, а 9 мая ее показывают также на Историческом бульваре. Прохожие восхищаются той неподдельной нежностью и доверчивостью, с которой коротко подстриженная девочка обнимает за шею майора Рождественского. Но мало кто знает, что эта юная особа в войну спасла две человеческих жизни.

    – Я коренная жительница Севастополя, — рассказывает Валентина Митюшина. — Тут родились я, мои родители, мой дед и прадед. Когда началась война, мне было всего 10 лет. Первые немецкие бомбы были сброшены на город 22 июня 1941 года. В то время наша семья жила на улице Подгорной, в доме номер 40. Первая же бомба попала рядом с нашим жилищем, и мне голову пробило камнем. Когда мы выбежали на улицу, то увидели, что убило наших соседей, семью из четырех человек: дочь, мать, отца и сына. С этого дня наша жизнь полностью изменилась.

    Десятилетняя Валюша бегала по городу с другими детьми и собирала бутылки, железные банки и другой металл, который они потом сдавали на оружейный завод, где из него изготавливали новые снаряды.

    – Это была страшная война.Самолеты летели сотнями, небо было черное от бомб. Было очень тяжело, еды не было. Хлеб выдавали на руки по 200 граммов на человека. Нашу семью не эвакуировали. Мы оставались тут до конца войны. Папа ушел на фронт. Мама работала санитаркой в госпитале, а бабушка — дворником.

    Юная девочка собирала лекарства для госпиталя по разрушенным домам и больницам. В городе не было пресной воды. В руинах магазинов горожане искали муку и консервы, кто-то для себя, а кто-то — для фронта. Чтобы хоть как-то пропитаться, Валюша воровала у немцев картофельные очистки.

    – У меня была леска с крючком. Когда немцы чистили картошку, я сверху спускала ее в ведро и цепляла картошку и картофельные очистки, из них бабушка варила нам суп.

    Если бы немцы заметили это, то Валюше грозила бы смерть.

    – Однажды я наблюдала, как два мальчика катались на велосипеде. Немцы поймали их и повесили на площади Пушкина (ныне площадь Суворова ). Они решили, что те помогают партизанам, и убили их всем напоказ, демонстрируя людям, что их ждет в этом случае. Помню, как на Северной стороне матросы сами спрыгивали с горы в воду и разбивались, лишь бы не попасть к ним в плен.

    Советских военнопленных немцы собирали в колонны и вели на баржу. Когда колонна проходила по городу, ее с двух сторон охраняли с немецкими овчарками. А пленные прощались с жизнью и родственниками. Отплывая на некоторое расстояние, нацисты открывали днище баржи и сбрасывали людей в Черное море. До берега никто не доплывал.

    – Однажды одна из таких колонн проходила мимо нашего жилья. Мы с мамой подошли к строю и, отвлекая внимание немцев, отгородили от их взглядов двух русских солдат. В этот момент бабушка открыла палатку, и они смогли проскочить в нее незамеченными. Это оказались два русских солдата, их обоих звали Иванами. До прихода наших мы скрывали их в канализационном люке, расположенном рядом с Севморзаводом. Я носила им еду и воду. Остальных пленных из той колонны немцы сбросили в море.

    - Что происходило в последний месяц войны?

    - Для нас война закончилась на год раньше, с освобождением Севастополя, когда в город пришли русские солдаты. Мой День Победы — это парад на улице Ленина, который состоялся 9 мая 1944 года.

    Когда немцы покидали город, они оставляли после себя немецкую форму. Именно в нее, за неимением другой одежды, некоторые горожане одевали своих детей.

    – Когда пришли наши, я была в немецких брюках и кителе. Все побежали встречать освободителей. Мне кричали: «Наши пришли! Идем с нами, тебе медаль дадут!» Но я отказалась. Мне было очень стыдно появиться перед русскими солдатами в немецкой робе. В тот день мою подружку Людочку наградили медалью за спасение летчика, самолет которого был подбит под Севастополем.

    Именно на том параде была сделана историческая фотография девочки с офицером.

    – Помню, как с букетом сирени я бежала за майором через всю улицу, — рассказывает Валентина Митюшина. — Я была коротко подстрижена, на мне была надета бабушкина кофта. Я догнала его уже на Историческом бульваре и кинулась ему на шею. Он подхватил меня и держал на руках. В тот момент нас и сфотографировали. У меня за спиной, в косынке, стоит моя мама.

    Отец Вали так и не вернулся домой. Он числится без вести пропавшим. Одного дядю Ивана все же убили на войне, зато второму удалось выжить, и после Победы они переписывались с семьей.

    Размещено на сайте "Русская Планета"
     
  23. Brit

    Brit Лейтенант

    Регистрация:
    2 дек 2014
    Сообщения:
    888
    Симпатии:
    1.301
    Баллы:
    29
    Пол:
    Мужской
    Немецкие снимки, сделанные в Севастополе.
    Первое фото сделано в районе поселка Апполоновка. Остальные снимки из альбома моряка кригсмарине ( фото № 2- моряки на борту катера в Южной бухте, фото № 4- вид на Южную бухту, справа заводская труба Морзавода, фото №5 -вид на смотровую площадку башни водной станции на Приморском бульваре, сделанный с внутренней лестницы).
     

    Вложения:

    • 1.jpg
      1.jpg
      Размер файла:
      75,7 КБ
      Просмотров:
      11
    • 2.jpg
      2.jpg
      Размер файла:
      64,4 КБ
      Просмотров:
      12
    • 3.jpg
      3.jpg
      Размер файла:
      54,7 КБ
      Просмотров:
      12
    • 4.jpg
      4.jpg
      Размер файла:
      45,2 КБ
      Просмотров:
      13
    • 5.jpg
      5.jpg
      Размер файла:
      63,1 КБ
      Просмотров:
      12
    • 6.jpg
      6.jpg
      Размер файла:
      199 КБ
      Просмотров:
      12
  24. Brit

    Brit Лейтенант

    Регистрация:
    2 дек 2014
    Сообщения:
    888
    Симпатии:
    1.301
    Баллы:
    29
    Пол:
    Мужской
    Немецкий расчет у трофейной советской 76,2 мм зенитной пушки З-К образца 1931 г.
    Позиция на мысе Хрустальный напротив входа в Севастопольскую бухту.
    Слева видны укрепления "Карантинного форта" (10-я батарея в Мартыновой бухте).

    1.jpg
     
  25. Ден

    Ден Рядовой

    Регистрация:
    3 дек 2014
    Сообщения:
    16
    Симпатии:
    47
    Баллы:
    1
    Пол:
    Мужской
    Прочитал,и остался доволен!
    Очень четко прописано об отходе немцев от Сапуна до Мыса.С 1991 по 2004г.г. искали там остатки воинов РККА,и по сей день не могу понять,куда делись все погибшие солдаты вермахта!?На 40 погибших солдат РККА в 42-м на Мысе Херсонес,находили одного солдата вермахта,погибшего в 44-м.И фактически все были зенитчики и артиллеристы!
     
  26. Brit

    Brit Лейтенант

    Регистрация:
    2 дек 2014
    Сообщения:
    888
    Симпатии:
    1.301
    Баллы:
    29
    Пол:
    Мужской
    Статья Янины ВАСЬКОВСКОЙ "Расплата", написаная к 60-летию со дня освобождения Севастополя ("Севастопольская газета" от 6 мая 2004 года).

    Это случилось года четыре назад.
    Пожилой турист из Германии буквально застыл перед картиной Юрия Волкова «Расплата» в одном из залов Музея Краснознаменного Черноморского флота. Смотрители вспоминают: у него в глазах блестели слезы. Потом немец попросил позвать кого-нибудь, кто мог бы рассказать об этой картине.

    Фрагмент картины Юрия Волкова «Расплата». Остатки немецких войск в районе мыса Херсонес. 9 мая 1944 г.

    1.jpg

    Как выяснилось, пожилой турист Артур Сагуста был в 1944 году участником событий на мысе Херсонес. Он, обер-ефрейтор, служил шофером в одной из частей 17-й армии, оборонявшей Севастополь.( о нем- в сообщении № 2 этой ветки форума, Артур Соубуста (Саугуста) - один и тот же человек, личные данные написаны по разному) После победного штурма Сапун-горы вместе с другими гитлеровскими солдатами отступил к мысу Херсонес и ждал там эвакуации. Картина Волкова всколыхнула в нем воспоминания о трагических событиях юности. А. Сагуста был уверен, что художник находился там, вместе с немецкими солдатами: так реалистичен и исторически точен сюжет картины.

    Старший научный сотрудник Музея КЧФ Эдуард Дычко рассказал немцу, что художник не был в Севастополе в 44-м, а полотно создавал, пользуясь рассказами очевидцев. Немец был поражен и пообещал выслать фотографии, сделанные тогда. Свое обещание выполнил, правда, с опозданием в полтора года. Сейчас они — в экспозиции музея.

    Очевидцем разгрома на Херсонесе был не автор картины «Расплата», а тогдашний собеседник бывшего обер-ефрейтора Эдуард Дычко. Ему в 44-м было четырнадцать. После окончания боев береговую линию оцепили двойным кордоном, но мальчишки, за годы оккупации научившиеся незаметно проходить мимо немецких часовых, пробирались на Херсонес. Голодные и ободранные, они собирали на берегу все, что могло помочь их семьям выжить в то сложное время: одежду, амуницию, утварь, еду.

    Эдуард Дычко не любит вспоминать о тех вылазках. Говорит, тот, кто не видел этого ужаса, не поймет рассказа очевидца. Береговая линия представляла собой сплошное месиво из техники, орудий, трупов людей и лошадей, плававших в воде. На Херсонес рвались фотокорреспонденты союзников, но советское командование приняло решение никого не пускать.

    История повторилась. Точно так же, как в июле 42-го наши войска, в мае 44-го тысячи немецких солдат ожидали эвакуации на том же самом месте под шквальным огнем противника. И точно так же десяткам тысяч (12 — по немецким данным, 20 — по советским) не удалось покинуть Севастополь. Так же, как командующий Северо-Кавказским фронтом маршал Буденный в дни второй обороны, Гитлер приказывал держать крепость до последнего патрона и заявлял, что эвакуации не будет: «Если русские удерживали крепость восемь месяцев, мы продержимся там восемь лет».

    Остатки немецких войск, прижатые к морю под скалами в районе мыса Херсонес, 9 мая 1944 г. Фото из фондов Музея Краснознаменного Черноморского флота Гитлеровские солдаты на палубе последнего транспорта, ушедшего из-под Севастополя в Констанцу.

    Фото из фондов Музея Краснознаменного Черноморского флота Остатки немецких войск, прижатые к морю под скалами в районе мыса Херсонес, 9 мая 1944 г. Фото из фондов Музея Краснознаменного Черноморского флота (снимок с солдатами на катере).Обер-ефрейтор А. Сагуста — справа. 12 мая 1944 г.

    2.jpg 3.jpg 4.jpg


    Но в отличие от советской Ставки, принявшей решение об эвакуации в самый последний момент (под шквальным огнем противника удалось вывезти только комсостав), немцы заранее готовили эвакуацию. Еще в ноябре 43-го года командованием 17-й армии были разработаны операции «Рудербоот» и «Гляйтбоот». В соответствии с ними уже к 20 апреля из Севастополя было вывезено 67 тысяч личного состава. Войска эвакуировали под прикрытием мирного населения. Э. Дычко вспоминает, как севастопольцев целыми улицами сгоняли к местам погрузки. Солдат сажали в трюмы, а женщин с детьми — на палубы. Они должны были размахивать белыми флагами перед советскими бомбардировщиками.

    Но хваленая немецкая скрупулезность давала сбой: в последние дни оккупации баржи и катера тонули у берегов и уходили к берегам Румынии полупустыми. На одном из таких плавсредств ушел тогда и Артур Сагуста (фото). Несмотря на неотвратимое приближение конца войны, немцы сочли необходимым провести специальное служебное расследование неудавшейся эвакуации и выяснить, кто виноват. А перед тысячами советских воинов, попавших в 42-м в плен, и перед десятками тысяч семей погибших тогда на Херсонесе никто не покаялся, если не считать Главкома ВМФ Кузнецова, признавшего ошибкой отсутствие эвакуации.

    Спустя несколько недель после освобождения Севастополя мальчишкам не удалось особо поживиться на Херсонесе. Э. Дычко вспоминает, что даже одеял целых там не было: немцы не хотели оставлять противнику ничего. В последние дни оккупации они целыми железнодорожными составами топили в бухтах продовольствие (оно было свезено со всего Крыма). Полуголодные жители Севастополя потом вылавливали мешки с мукой из соленой воды.

    14-летний Эдуард Дычко, у которого фашисты расстреляли многих товарищей только за то, что те пытались раздобыть еду, не чувствовал особой жалости, бродя между трупами врагов в мае 44-го. 80-летний Артур Сагуста сегодня испытывает стыд за то, что судьба заставила его тогда быть участником несправедливой и кровопролитной войны. И плачет перед картиной «Расплата».
     
  27. Brit

    Brit Лейтенант

    Регистрация:
    2 дек 2014
    Сообщения:
    888
    Симпатии:
    1.301
    Баллы:
    29
    Пол:
    Мужской
    Последние дни немецкой оккупации Севастополя
    По материалам книги М. Гарайс «98-я пехотная дивизия», М., «Центрполиграф»,
    2013, с. 293 – 311 (с сокращениями).


    Севастополь немцы захватили летом 1942 г. К середине апреля 1944 г. стало ясно, что город им не удержать. Однако Гитлер эвакуировать обречённые войска не разрешил – был приказ обороняться до последнего. О конечном этапе обороны немцами Севастополя, с 18 апреля по 9 мая 1944 года, пишет командир 98-й немецкой пехотной дивизии Мартин Гарайс. 98-я дивизия прошла долгий и тяжёлый боевой путь, начиная с довольно простой кампании во Франции и заканчивая трагическими страницами её разгрома в Крыму весной 1944 г., а затем пленением союзными войсками в Италии. В Крыму действовали 282-й, 290-й пехотные полки этой дивизии, 198-й артиллерийский полк и другие части вермахта. Уже с самых первых дней войны с Советским Союзом немцы уяснили, что легкая прогулка закончилась. С августа 1941 года немецкая пехота несла тяжёлые потери, 98-я дивизия, как и многие другие пехотные дивизии вермахта, сменила из-за потерь несколько составов и только без вести пропавшими в ее списках числилось более 4 тысяч человек. Советский солдат, которого Mартин Гарайс называет обобщающе «большевиком» и воспринимает как безликую серую массу, тем не менее, не раз вызывает у него если не восхищение, то удивление своей стойкостью, упорством и самопожертвованием. Одновременно автор испытывает гордость за немецкого солдата – бесстрашного и хорошо подготовленного воина.

    В эти дни Севастополь напоминает встревоженный муравейник. Беспрестанно прибывают отставшие от своих частей, поодиночке или группами, пешком или гроздьями свисая с разных повозок и машин. Кто сгружается, кто погружается. В районах сбора необозримое море покинутых грузовиков и телег. Для пробившихся от Керчи из-за крутых вершин Яйлы внезапно открывается город, сбегающий по покатым склонам. Будет заблуждением считать, что Севастополь – подходящая крепость для защитников сухопутного фронта. Входы почти всех бетонных сооружений и казематов морской крепости – а именно таковой и является Севастопольская – не защищены со стороны суши.

    Как «противотанковый рубеж» под Симферополем был по большей части лишь обозначением на карте, так и Севастопольская крепость для всей сухопутной обороны обернулась не мошной защитой, а скорее разочарованием. Для встроенных орудий французского происхождения нет боеприпасов; разного рода долговременные огневые сооружения оказались «разоруженными»; а главное – предназначенные для пехоты окопы всего лишь на 50-60 см глубины выдолблены в известняковой породе. Скоро выяснится жесткая нехватка стрелковых боеприпасов. Но решающий проигрышный момент в том, что противник имеет многократный перевес в живой силе и технике, боеприпасах, артиллерии, танках, а также господствует в воздухе! Вскоре это возымеет еще более губительное действие, чем под Керчью. И, кроме того, большевик прекрасно ориентируется на местности в Севастополе и его пригородах.

    Руководству Крыма удается собрать осколки обоих «корпусов» под Севастополем, усилить их разношерстным «пополнением»: военнослужащими разных родов войск – и подготовить их к совместным боевым действиям. На рубеже, отведенном 98-й дивизии, дивизионный командир собственноручно распределяет по взводам имеющиеся в наличии пулеметы. Продолжается самообман в названиях, все еще расхожих в употреблении: «дивизии», «полки», «батальоны».

    Уже 17 апреля начинаются налеты вражеской штурмовой авиации, артиллерия обстреливает город; есть раненые. Большим преимуществом крепости является то, что в ее вырубленных в скалах казематах, не пробиваемых бомбами, можно разместить медицинские пункты для сотен раненых. Из одного такого 15 апреля был вывезен морем старый полевой госпиталь, а на смену ему пришла санитарная рота.
     
  28. Brit

    Brit Лейтенант

    Регистрация:
    2 дек 2014
    Сообщения:
    888
    Симпатии:
    1.301
    Баллы:
    29
    Пол:
    Мужской
    18 апреля все позиции заняты. Несмотря на невероятное смешение защитников Севастополя, чужих друг другу бойцов сплачивает одно: убеждение и даже твердая вера в то, что теперь начнется эвакуация из Крыма. В этом никто не сомневается. Эта мысль занимает все умы, когда передний край обороны Севастополя покрывает и Гайтанский массив. Между 111-й дивизией справа и 336-й дивизией слева в последний раз будут сражаться бок о бок три полка 98-й пехотной дивизии. 282-й полк с батальоном Финке, батальоном зенитчиков без орудий и с батальоном артиллеристов 198-го артполка должен защищать Гайтану фронтом на юго-восток. На северо-западе, также на Гайтанском массиве, располагается боевая группа 289-го полка с двумя батальонами, составленными из бывших отпускников, остатков 85-го полевого запасного батальона и артиллерийских рот 198-го артполка. Эти части под командованием собственных офицеров скоро проявят себя надежной опорой и боевым коллективом, знающим свой солдатский долг.

    В район 289-го полка введены 198-й мотопехотный батальон и 300 румын в подчинение батальону Домке. Один станковый пулемет, несколько противотанковых пушек и батарея 8,8-см зенитных пушек дают полку некоторый заслон из тяжелого вооружения противника. Подполковник Гёттиг оборудует свой КП в монастыре Гайтана, полковник Фаульхабер – в юго-восточной части Гайтанского массива.

    Левая боевая группа 290-го полка непосредственно примыкает к 336-й дивизии. Два батальона – один из которых пополненный 1-й батальон 290-го полка под командованием майора Меца – переподчинены временно исполняющему обязанности полковому штабу. От старого остались лишь осколки. Поначалу расположенный в одном из ущелий Гайтанского массива, 290-й полк вскоре передислоцируется по обе стороны от основной дороги, перед Танковой горой, на участке 336-й пехотной дивизии. 24 апреля он бросается в атаку на Танковую гору против с ходу перешедшего в наступление врага. Там, на одном из передних скатов и на открытой всем взорам долине, он продержится, несмотря на потери, до 3 мая. Майор Мец – для всех бойцов 290-го полка последний «старик» – 30 апреля ранен во время разведывательного дозора. В штабе остается только обер-лейтенант Юст; 5 мая в качестве начальника прибудет еще один, чужой обер-лейтенант.

    КП дивизии обосновался в Инженерном ущелье. Связь со своими полками он осуществляет по проводной и радиосвязи. На рубежах идут активные работы. Настроение хорошее, почти оптимистичное. По всем расчетам, через 14 дней последние из ныне обороняющихся уже будут садиться на суда. Неудивительно, что при таком настрое сильные становятся сильнее, а слабые – которых большинство – следуют примеру сильных. Те, кто пережил атаки вражеских танков и налеты вражеской авиации, об опасности морской переправы даже не думают. Немецкие военно-морские силы – равных им нет во всем мире! Они и военно-воздушные силы не оставят защитников Крыма в беде!..

    Всего шесть часов форы дает преследующий враг остаткам дивизий, отступающим с Перекопского перешейка, а затем прямо с ходу переходит в наступление в северной части района боев. На юге осложнение обстановки в передвижениях вдоль и поперек Главной гряды начинается только 26 апреля. Утром 20 апреля большевик направляет мощные разведывательные удары, поддержанные танками, на рубежи обороны 50-й и 336-й пехотных дивизий, которые простираются от Инкерманской долины до долины Бельбека, а оттуда, изгибаясь к западу, до побережья. Атаки удается отбить.

    С этого момента развитие событий ожидается на южном рубеже; и именно туда, на участок 98-й дивизии, направлен главный удар противника. Рубеж дивизии тянется от побережья, западнее Балаклавы, через высоты Сапун-горы к Инкерманской долине. Кроме 98-й, здесь держат оборону также остатки 73-й и 111-й дивизий. С Сапун-горы на высоте 235 м идет уклон с востока на запад к полуострову Херсонес, который представляет собой голое каменистое плоское плато. Кто владеет высотами Сапун-горы, тот господствует над полуостровом до самого побережья. Врагу это известно!
     
    Бетман нравится это.
  29. Brit

    Brit Лейтенант

    Регистрация:
    2 дек 2014
    Сообщения:
    888
    Симпатии:
    1.301
    Баллы:
    29
    Пол:
    Мужской
    20 апреля 1944 года, в тот момент, когда стоящие в Севастополе и его пригородах войска крымского фронта физически и морально готовы к боям за отступление из Крыма, Гитлер приказывает: «Севастополь держать как крепость!» Войскам объявлено, что причиной такого уму непостижимого приказа является необходимость политического воздействия на Турцию. Через три недели, когда уже все будет кончено, об этом обосновании никто и не вспомнит! Нет никакого сомнения, что, получив такой приказ, все командующие и командиры Крыма прекрасно осознавали все его безумие. Севастополь не удержать! При неумолимо возрастающем превосходстве сил противника – и при настрое войск на отплытие! – больше трех недель не выстоять. За этот период можно было с помощью до сих пор безупречно действовавших военно-морских сил в тесном содружестве с крепкими военно-воздушными силами провести отвод войск в Констанцу, причем с тем же успехом, что и с Кубани в Крым. Но время было потеряно. Хотя повсюду распространялась легенда, что немецкие самолеты могут вывезти защитников Севастополя в 48 часов.

    24 апреля 1944 года приказ довели до сведения частей. Они восприняли его как смертный приговор. Они, которые долгие месяцы противостояли превосходящим силам, не хотели верить, что приказ подлинный и обязателен к исполнению. Как могут защитники держаться без снабжения? Через пару дней все аэродромы определенно будут взорваны артиллерией и бомбами! И морским путем нечего ожидать достаточного подвоза. Весь предыдущий и весь последующий опыт подтвердит это. Катастрофа неизбежна! И наконец, откуда войскам черпать силы, если нет никакой надежды на будущее? Если последний марш-бросок противника несет с собой полное уничтожение?

    Солдатам разных родов войск, используемым в качестве пехоты, непривычно и крайне трудно ориентироваться на поле боя с чуждым ландшафтом, изрезанным ущельями, крутыми склонами, с полным набором естественных и искусственных препятствий. Для огня с высот и фланкирующего огня немногих оставшихся тяжелых орудий позиция удобная. А вот твердый известняковый фунт не дает установить их, как и углубить траншеи. Для этого не хватает инструмента. Между тем вражеская артиллерия с каждым днем активизируется. Инкерманская долина с ее круто уходящими вверх каменистыми берегами снова наполняется грохотом снарядов и осколочных авиабомб. Залп за залпом. Под огнем неприятеля гибнет масса лошадей. Тысячи бравых четвероногих друзей на дне долин, где они мирно паслись, находят свою мучительную смерть. А ведь их выпустили туда из милосердия, освободив, вместо того чтобы пристрелить.

    С возрастанием ночных беспокоящих налетов противника и применением им крайне эффективных светящихся авиабомб войска лишаются и нескольких темных часов отдыха. Все более нарастают беспокойство и суета. Неизбежные передвижения, даже небольшими скоплениями, тут же становятся мишенью для вражеской артиллерии и штурмовиков. Обстреливают даже одиночные автомобили. Не раз командир дивизии на выездах в свои «полки» преследовался 40-50 выстрелами. И все-таки он появлялся там снова и снова. От ночных бомбардировок особенно страдают раненые. Аэродромы находятся под постоянными обстрелами и налетами штурмовиков. На взлетно-посадочных полосах, освещенных ночью лишь слабыми вспышками фонариков, «Юнкерсы», частично загруженные ранеными, разлетаются вдребезги, иные загораются, еще не выйдя на старт. Экипажи санитарных машин, в дневное время перевозящие раненых в бухты, а по ночам на аэродромы, переживают самые страшные моменты в своей жизни, слушая крики и стенания беспомощных пассажиров, видя сыплющиеся с небес бомбы и объятые пламенем самолеты. И помощи ждать не от кого!

    На ночном предполье враг медленно, но неудержимо выходит на главный рубеж атаки. 27 апреля он чувствует себя готовым к началу штурма Севастополя. При поддержке танков и с массированным вводом истребителей-бомбардировщиков он идет на прорыв фронта с направлением главного удара на высоты Сапун-горы. Однако нежданно-негаданно удается отрезать пехоту от танков и заставить ее отступить, а вклинившимся танкам нанести значительный ущерб, прежде чем они убираются восвояси. Штурм сорвался, потери неприятеля велики. Полный успех в обороне! Но пока что не вся вражеская артиллерия разведена по огневым позициям, не все силы сосредоточены и развернуты. И что будет потом?
     
    Бетман нравится это.
  30. Brit

    Brit Лейтенант

    Регистрация:
    2 дек 2014
    Сообщения:
    888
    Симпатии:
    1.301
    Баллы:
    29
    Пол:
    Мужской
    Командующий крымскими войсками генерал-полковник Йенеке точно знает, что произойдет потом. И он не намерен бессмысленно жертвовать целой армией, которая и так уже почти разгромлена. 24 апреля он летит к Гитлеру. Первичные переговоры заканчиваются неудачей. Он потребовал немедленного вывода войск в такой форме, что дело дошло до острого конфликта. Еще не добравшись до Крыма, генерал-полковник Йенеке получает приказ об отстранении от должности и вместе с тем запрет на появление в Крыму. А в это время для любого здравомыслящего человека понятно: надо спасать то, что еще можно спасти. Единственно верным решением было бы немедленное привлечение каждого доступного морского и воздушного судна для вывоза войск. Любое другое решение ведет к потере армии, к катастрофе. Не должно было най- тись никого, готового выполнить приказ, которому не подчинился генерал-полковник Йенеке!

    2 мая 1944 года командир V армейского корпуса берет на себя командование войсками на плацдарме Севастополь. Он пообещал Гитлеру удержать Севастополь, если прибудет подкрепление (!). Действенное подкрепление пехотных и артиллерийских сил при известном положении дел с транспортировкой может прибыть только через три недели! 4 мая 1944 года противник полностью закончил развертывание войск и все другие приготовления к последнему, решающему штурму Севастополя с последующей целью окончательно освободить Крым.

    5 мая с небывалым сосредоточением техники он начинает наступление. Сначала главный удар направлен на северную часть плацдарма. 48 часов он ведет ураганный огонь из 400 стволов, реактивных установок, тяжелых метательных орудий и минометов. Затем вся советская 2-я гвардейская армия идет в атаку. И снова враг вводит мощные военно-воздушные силы, и снова наши истребители и подразделения зенитного дивизиона Пикерта действуют против них успешно. По наземным целям зенитная пушка тоже бьет на полную мощность. Однако против превосходящих танковых сил ее мощи недостаточно.

    В то время как на северном участке плацдарма разворачиваются ожесточенные бои с большими потерями, и расход живой силы достигает максимума, защитникам 98-й дивизии приходится отбивать лишь слабые атаки. В этот день прорыв на севере большевику не удался, не удастся и на следующий день. Но 7 мая станет решающим днем. Ранним утром враг выступает от побережья к высотам Сапун-горы и с превосходством в живой силе, технике и самолетах начинает атаку на южном участке. Передний край дивизии часами скрывается, как под дымовой завесой, под дымом и пылью. Южная часть основной позиции прорвана в нескольких местах. Особо стремительно и угрожающе события развиваются у правого соседа, на высотах Сапун-горы. Здесь враг продвигается по серпантину до развилки дорог юго-западнее Думского. Вечером обстановка настолько осложняется, что передний край на северном участке, обозначенный командующим как «держать безоговорочно!», должен быть сдан, а вся оборона Крыма ограничена полуостровом к югу от бухты Северная.

    8 мая в организованном порядке и с малыми потерями части 98-й дивизии оставляют Гайтанские высоты. Подполковник Гёттинг самовольно меняет задачу своему полку: отойти через долину Инкермана и занять новый рубеж. Он опасается, что не успеет до восхода солнца подойти к новой позиции, расположенной на переднем скате и хорошо просматриваемой врагом, поэтому под свою ответственность он направляет полк на позицию вдоль переднего края. Без помех и потерь 289-й оказывается на месте задолго до рассвета. Полкам предстоит тяжелый день боев. Их командные пункты расположились на покинутом дивизионном КП в Инженерном ущелье; 282-й полк – в Думском, остатки мотопехотного батальона – возле Английского кладбища.
     
    Бетман и Norman нравится это.

Поделиться этой страницей